Последний полустанок

Разговаривать в присутствии Набатникова Медоварову не хотелось, тем более что все слышно через репродуктор, но ведь хозяина не выгонишь, это не частный разговор, а служебный, и Набатникову даже в голову не придет оставить Толь Толича одного. Вежливость здесь ни при чем.

Он придвинул к себе микрофон.

— Медоваров слушает.

— Извините за беспокойство, Анатолий Анатольевич, — как бы оправдываясь, начал дежурный. — Обязан сообщить. Звонили из Голубевского сельсовета. Найден ботинок с запиской. В «Унионе» остались двое. Подпись неразборчива.

Толь Толич стукнул кулаком по столу.

— Что за глупые шутки?

— Я обязан доложить, товарищ начальник, — обиженно заметил дежурный. — Но если сопоставить это с другим звонком…

— От вас этого не требуется, — быстро прервал его Медоваров, боясь, что дежурный выболтает нежелательное. — Других новостей нет? До свидания. — И, повернувшись к Набатникову, развел руками: — Слыхали, Афанасий Гаврилович? Но кому нужны эти подлые шутки?

— Потом разберемся. А сейчас — на посадку.

— Что вы, Афанасий Гаврилович! Абсолютный вздор. Я сам осматривал кабину и все печати.

Но Афанасий Гаврилович уже шагал по коридору.

— На посадку, — сказал он Дерябину, торопливо входя в зал пункта радиоуправления. — У тебя все готово, Борис?

Борис Захарович узнал, чем вызвано столь срочное приказание, и молча подошел к пульту, где многоцветной россыпью светились контрольные глазки. За огромным окном, от пола до самого потолка, открывалось широкое поле ракетодрома, куда нужно было посадить «Унион».

— Неужели поздно? — нахмурившись, сказал Дерябин, нервно протирая очки.

По самолетной посадочной площадке мчалась полуторка. За ней бежали, кто-то размахивал флажком. Все напрасно. Но вот машина развернулась, на мгновение наклонившись левым бортом, и резко затормозила у главного здания.

В кабине сразу же открылись две дверцы. Выскочили водитель и оборванный, с перевязанной головой Багрецов. Прихрамывая, подбежал он к вышедшему ему навстречу Набатникову и, не в силах произнести ни слова, поднял руку к небу.

Афанасий Гаврилович усадил Вадима на скамейку и, понимая, что сейчас не до расспросов, поспешил к Дерябину.

Пока не пришел врач, Нюра хлопотала возле Вадима, поправляла повязку, осматривала его, отряхивала и не знала, что делать. Он отвертывался, чтобы скрыть слезы. Неужели Тимка погиб?

Микола Горобец, он же случайный водитель полуторки, беспокойно ходил возле человека, летающего без крыльев, за которым он ездил в горы. Когда Багрецов узнал, что в НИИАП ничего толком добиться не удалось, он попросил Миколу хоть как-нибудь связаться с Набатниковым. Для Миколы это было проще простого, ведь институт совсем неподалеку. Можно доехать за полчаса.

— Где вы там были в кабине? — спросила Нюра, забинтовывая руку Вадима. Почему остались?

— Аккумуляторы… Замыкание…

Ничего больше Нюра уже не спрашивала.

Подбежал Медоваров и сразу же набросился на Багрецова:

— Оправдываетесь? При чем тут аккумуляторы? Да кто вам разрешил? Из-за вас сорваны испытания.

Нюра умоляюще посмотрела на Медоварова:

— Анатолий Анатольевич, дайте же человеку опомниться. Он не виноват. Могла быть авария.

— Кто ставил аккумуляторы? Кто проверял?

Нюра коротко ответила:

— Я.

— Ну что ж, — скривив губы, усмехнулся Толь Толич, — выясним. Посоветуемся коллегиально. — И, неодобрительно покачав головой, исчез.

Торопясь к Дерябину, Серафим Михайлович на минутку задержался возле Багрецова, сказал ему несколько успокаивающих слов, стараясь не смотреть на ласковые Нюрины руки, что гладят его по лицу и нежно обнимают… Нет, никогда и ничего Поярков не спросит о Нюре. Да и зачем, когда многое становится понятным.

Стыдясь своего эгоизма, он побежал к Дерябину. Разве можно думать о чем-то личном и постороннем, когда надо спасать человека.

Строгий и сосредоточенный стоит у пульта Борис Захарович. Ведь сейчас от его искусства зависит не только целость изумительной конструкции, но, возможно, и жизнь человека, если он не погиб раньше.

В таких условиях трудно быть спокойным.

На пульте одна за одной вспыхивают цветные лампочки. Это значит, что телемеханические устройства «Униона» готовы принимать команду.

Вращающееся зеркало радиолокатора уставилось в зенит. На темном экране рядом с пультом управления светится голубая жемчужина.

Больше всего беспокоило Бориса Захаровича, что неожиданно проникшие в центральную кабину вредные излучения в какой-то мере могли повлиять и на человека и на приборы, которые будут нечетко принимать команды с земли.

Дерябин легко придавил красную кнопку. Вспыхнула сигнальная лампочка, показывая, что там, наверху, команда принята. Жемчужина на экране чуть заметно сползла вниз.

Пока еще работают двигатели. Но вот «Унион» приближается к более плотным слоям атмосферы. По приказу Дерябина стягивающие рычаги уменьшают объем диска, и он быстро начинает снижаться.

Радиолокатор не выпускает его из поля зрения. По масштабной сетке определяется высота.

— Двадцать тысяч метров, — Дерябин вытирает пот, вздыхает. — Далеко еще.