Последний порог

Было девять часов утра. Римо давно уже не требовалось смотреть на часы, чтобы узнать точное время; часа через два он рассчитывал отсюда выбраться – а пока ждал; он терпеть не мог торопиться. Почти весь вечер накануне он потратил как раз на то, чтобы разыскать судью Декстера Т.Амброуза – но безуспешно: того не было ни дома, ни в квартире его любовницы, ни в тех местах, где его обычно можно было найти, и Римо понял, что самый быстрый способ с ним встретиться – это очутиться перед ним утром на скамье подсудимых.

И теперь он уже шестой час стоял, облокотившись на бетонную стену камеры и полностью игнорируя непристойные звуки и бессвязные слова, исходившие от девяти других пьянчуг, волею судьбы оказавшихся с ним в одном помещении.

Большинство из его сокамерников уже пробудились и сейчас представляли собой разношерстную, но одинаково грязную кучку отбросов, с нетерпением ожидавших вошедшего в привычку визита в суд и бесплатного билета – в один конец – в тюрьму округа.

Пробуждение одного из них – здоровенного, похожего на спившегося ковбоя мужика в желтой рубахе, рваных джинсах и длинной куртке из овечьей шкуры – сопровождалось громкими воплями. Закончив выражать на свой лад безусловный протест, который вызывало в нем наступление еще одного дня его безрадостной жизни, узник, шатаясь, поднялся на ноги, окинул камеру взглядом и, икнув, проковылял к стоявшему в углу Римо.

– Ты, – хмуро процедил он. – Давай сигарету.

– Не курю, – с сожалением ответствовал тот.

– Тогда стрельни! – вольный наездник начинал терять терпение.

– Удаляйся от берега, пока вода не накроет тебя с головой, – посоветовал ему Римо.

– Погоди-ка, задохлик. Ты что же, не хочешь дать Дяде закурить?

– Больше того, я не дал бы тебе закурить, даже если бы был П.Д.Лориллардом. Иди, понюхай у коровы.

– Ты, сукин сын, дохловат, штобы так со мной говорить-то, – задумчиво заметил ковбой, расправляя широкий кожаный ремень.

– Это так, – согласился Римо.

– А я мужик немаленький, и мне в облом слушать твою туфту, – не унимался тот.

– Точно, – кивнул Римо. В коридоре он услышал шаги, направлявшиеся к двери камеры.

– Потому я щас тебя размажу по стенке.

– Заметано. Действуй, приятель, – подбодрил Римо. Отведя назад напоминавшую полено правую руку, ковбой нанес Римо сокрушительный удар в лицо. Удар не достиг цели. Ковбой с удивлением почувствовал, как вокруг его кулака сомкнулись пальцы правой руки Римо; потом затрещали кости – крак, крак, крак; ковбой закричал. Левая рука Римо зажала ему рот, чтобы криков не было слышно, затем пальцы его коснулись пучка нервных окончаний на давно не мытой шее противника, и туша потерявшего сознание всадника степей мешком рухнула на пол.

Перед стальной решеткой камеры возникла массивная фигура блюстителя порядка.

– Ну, вы, кретины, – деловито изрек он, – на выход. Порядок такой: Мастерсон, потом Боффер, потом Джонсон... – он зачитал список из всех десяти фамилий.

Римо подошел к решетке.

– Я Боффер, шеф. Давай меня первым. Мастерсон никак не может продрать глаза.

Римо указал на растянувшееся на полу массивное тело ковбоя.

Надзиратель взглянул на Мастерсона, затем снова в список, и наконец кивнул.

– Идет. Пошли, Боффер. Судья не любит, когда его заставляют ждать.

– Не хотел бы его заставлять, – ухмыльнулся Римо. Отперев решетку, надзиратель выпустил Римо в коридор, затем снова тщательно ее запер.

– Сюда, – кивнул он, и, когда Римо зашагал впереди него по коридору, заметил: – А ты на обычного ханыгу вроде бы не похож. Чего сюда загремел-то?

– Видно, просто повезло, – отозвался Римо.

– Если нравится умничать – валяй дальше, – с обидой заметил полисмен, – но с судьей у тебя это не пройдет. Так что если не хочешь провести здесь ближайшие полгода, мой тебе совет – не выпендривайся.

– Что, крут судья? – спросил Римо у полицейского.

– Не то слово, – ответил тот.

– А я слыхал, что он вроде помягче с большими ребятами. Ну, с теми, у кого есть пара лишних баксов.

Надзиратель нахмурился.

– Ничего не слыхал про это.

– Да нет, я так.

Заседания суда, проводившиеся в светлой, с высоким потолком комнате на втором этаже полицейского участка, обычно не занимали много времени. В данный момент двое полицейских, стоя перед судьей Амброузом, высоким широкоплечим мужчиной с блестящей лысиной и тонкой полоской губ на бледном лице, рассказывали, как они задержали подсудимого, когда тот в три часа утра срывал дворники с машин, запаркованных на Мэдисон-стрит.

Судья Амброуз кивнул в такт последнему слову и перевел на Римо колючий оценивающий взгляд.

– У вас есть что сказать суду, прежде чем будет оглашен приговор?

– Разумеется, дружище, – подмигнул Римо.

Сделав несколько шагов вперед, он оказался прямо перед скамьей, на которой восседал судья, и, сунув руку в карман, передал представителю правосудия вчетверо сложенную бумажку.

Отступив назад, Римо следил, как судья медленно ее разворачивает. Бумажка оказалась запиской, в которой значилось: “Поговорим наедине, ваша честь”.

К записке был приложен банкнот в десять тысяч долларов – такой судья Амброуз видел первый раз в своей жизни.