Последний порог

— Я понимаю, Эльфи, — сказал Бернат, вынув трубку изо рта. — Думаю, что Аттила совершенно прав. Я, конечно, не знаю, принимал ли Вальтер участие в заговоре, но если принимал, то он делал это по велению своей совести. О том же, следовало ли его организовывать или нет, не стоит спорить. Мне лично ясно одно — в действиях Вальтера нет ни грана анархизма. Верно и то, что от Гитлера он помилования не дождется.

— Я знаю, что Вальтеру суждено умереть. Ночью я уже оплакивала его, но я уверена в том, что самоубийцей он не станет. Отец воспитал его так, что смерть следует встречать с высоко поднятой головой. В нашей семье не принято кончать жизнь самоубийством. Нашу жизнь может забрать только тот, кто ее дал...

— Не сердись, дорогая, но это самая настоящая немецкая романтика, — нервно перебил ее Хайду. — Солдат должен умирать смертью, достойной солдата. Вальтер прекрасно знает, что Гитлер или вешает офицеров, или же отрубает им головы. Но об этом не стоит спорить. Я не собираюсь причинять тебе боль, но у меня такое чувство, что в последнюю минуту твой брат просто испугался.

— Ты не должен так говорить, Аттила. — Эльфи встала и демонстративно вышла из комнаты.

После этого разговора супруги Хайду несколько дней не разговаривали друг с другом. Генерал стал более нервным и нетерпеливым.

Однажды вечером после ужина Бернат неожиданно, безо всякого звонка заехал к генералу. Не успел он сесть, как завыли сирены, возвещавшие о начале очередного воздушного налета, а вслед за тем где-то вдали послышались первые бомбовые разрывы. В убежище они спускаться не захотели, а остались в кабинете генерала, выключив свет и раскрыв настежь все окна. Зенитки ПВО надрывно лаяли, тщетно стараясь отогнать американские самолеты от столицы, а когда они на миг смолкали, то с неба явственно доносилось гудение тяжелых бомбардировщиков.

Эльфи думала о том, что если бы в их виллу сейчас попала бомба, то все они не чувствовали бы никакой боли, так как одним махом были бы решены все проблемы. Она желала смерти, хотя и страстно любила жизнь. Однако та жизнь, которой они жили последние дни, была не жизнь, а сплошное мучение. С Аттилой что-то произошло, его словно подменили, порой Эльфи казалось, что он даже ненавидит ее. Раньше, если он когда случайно обижал ее, он уже спустя полчаса просил у нее прощения и был мил и предупредителен. Сейчас же он не только не попросил никакого прощения, но и не обратил на нее никакого внимания, не пожелал разделить с ней ее боли, словно боялся чего-то.

Постепенно стрельба стихла, не стало слышно и рокота самолетов. Воцарилась такая тишина, как будто огромный город вымер.

— Вальтер умер, — сказал Бернат. — Я затем и пришел, чтобы сообщить вам об этом. — Он затянулся, и огонек в трубке засветился словно крохотная лампочка. — Один человек попросил меня сказать вам о его гибели. Он умер как честный человек, ничего и никого не выдав. Им из него не удалось вытянуть ни одного имени, ни одной явки. Он держался смело, как и подобает настоящему мужчине... Умер во время пыток.

В тишине были хорошо слышны приглушенные вздохи Эльфи: она плакала. Генерал встал и подошел к жене, опустился перед ней на колени.

— Дорогая моя, прости меня, — попросил он. — Ради бога, прости меня.

Около полуночи, когда в кабинете остались только Бернат и генерал, Геза сказал:

— По сведениям, какими я располагаю, арестовано более семи тысяч человек. Более двух тысяч уже казнено. Это покушение оказалось равносильно безумству. Несчастные тешили себя иллюзией, что, если им удастся убить фюрера, англосаксы пойдут на заключение сепаратного мира с Германией.

— Это была не иллюзия, — заметил Хайду. — Они получили соответствующие гарантии.

— От кого? — нервно спросил Бернат. — Быть может, от какого-нибудь безответственного офицера английской или же американской секретной службы, но только не от правительств. Поймите вы в конце концов, что они отождествляют Германию с Гитлером.

— Это неправда.

— Аттила, той Германии, которая могла бы противодействовать Гитлеру, не существует. Пойми же ты это наконец. Граждане той Германии ждут своей смерти в концлагерях. Я знаю, что ты никогда не любил разговоров о концлагерях. Ну и черт с тобой! Но когда-то же нужно о них говорить. Неужели вы на самом деле думаете, что Запад, видя возмущенное преступлениями нацистов человечество, снизойдет до того, что начнет переговоры о заключении сепаратного мирного договора с Германией и сядет за стол переговоров с теми генералами и полковниками, которые всего-навсего намеревались ликвидировать Гитлера, но отнюдь не систему концлагерей?

Хайду встал и, подойдя к окну, посмотрел на усыпанное звездами небо.

— Геза, я откровенно тебе говорю, что я не верю в такие сказки. Это просто невозможно.