Последний праведник

— Медленно, очень медленно у меня в голове начала складываться картинка. С помощью службы безопасности в первую очередь. Я ясно это видел: бомба в автобусе на станции Нёррепорт. Или в метро в час пик. Или в самолете на внутреннем рейсе. Множество убитых. Кровь, стекающая в канализационные люки. В конце концов я решил, что риск слишком велик. Что, если он получит вид на жительство и уйдет в подполье, а потом однажды утром я открою газету и прочту о террористическом акте в самом центре Копенгагена и о том, что террорист укрывался в моей церкви? Каково мне будет жить, зная, что я мог ему помешать, но ничего не сделал?

— И вы его выдали?

Священник кивнул.

— Я, как Иуда, заманил его в кабинет — вот сюда, — где уже сидели люди из спецслужб.

Розенберг помолчал. Его дыхание немного ускорилось. Наконец он продолжил:

— Я никогда не забуду взгляда, которым он на меня посмотрел. Разочарование, страх, скорбь и злость. Его взгляд говорил: «Я же тебе доверял. Я тебе доверял».

— Что случилось потом?

— Ничего. Проходили недели. Другим беженцам позволили остаться в стране. Но потом…

Слезы в глазах. Нильс почувствовал симпатию к Розенбергу.

— Потом однажды я получил по почте вот это… — Он выложил на стол конверт.

— Что это?

— Откройте.

В конверте были фотографии. Нильс затаил дыхание. Руки в кровоподтеках, пристегнутые к столу. Голый человек, подвешенный за руки. Мешок на голове. Нильс вспомнил об Иисусе.

На последней фотографии был окровавленный труп, свисающий вниз головой с конструкции, напоминающей мясной крюк на бойне. Нильс не мог выдавить из себя ни слова.

— Халед Хади. Шесть недель спустя после того, как я его выдал. Секретные фотографии из йеменской тюрьмы.

Нильс вернул фотографии на место.

— В том, что касается пыток, Йемен — одна из самых зверских стран. Большинство средневековых инквизиторов позавидовали бы их изобретательности. Они подводят ток к яичкам. Избивают проводами. Опускают человека в ледяную воду. Заставляют есть еду с толченым стеклом. Я расспрашивал врача… обо всем.

Нильс поднял на него взгляд. Расспрашивал врача. Прошел все муки на пути к кресту.

— Как он мог снова очутиться в Йемене?

Священник пожал плечами.

— Я не знаю. Датские власти хорошо спрятали концы в воду, ни один журналист ничего не проведал. Спецслужбы спокойно извиняли себя тем, что он попал в Йемен из другой страны, в которой находился в розыске. Его выдали именно в эту третью страну — они не хотят говорить, в какую, но это наверняка США, — где пытки официально под запретом. Так что с сугубо правовой точки зрения руки у них чисты. Тут много спорных вопросов, но главное-то в том, что они выдали его стране, где пытки запрещены, а эта страна просто передала его дальше.

Нильс кивнул.

— Кто прислал фотографии?

— Абдул Хади. Он хотел, чтобы я знал, на что я обрек Халеда. Хотел открыть мне глаза на то, как сложилась его судьба.

— То есть Абдул Хади хотел убить вас, чтобы отомстить за брата?

— Чтобы отомстить, да.

Повисло молчание. Священник косился на бутылку виски, Нильс понимал, что внутри него идет внутренняя борьба: ему хочется еще, но больше нельзя. Знакомое ощущение.

— Я не думаю, что Халед имел какое-то отношение к убийству Дэниеля Перла. Он никогда не был в Афганистане. Он был приятным молодым человеком. — Розенберг посмотрел Нильсу в глаза и сказал: — У меня просто отказали мозги.

Розенберг проиграл внутреннюю борьбу и снова наполнил стакан. Нильс впервые заметил у него небольшие красные стяжки на коже под глазами.

С улицы доносились голоса полицейских. Нильс внимательно смотрел на сидящего перед ним Розенберга. В голове проносились картинки: Абдул Хади, бег по пешеходным улицам, странные знаки на спинах жертв, Сара Джонссон, Владимир Жирков, хорошие люди… У него не было никаких зацепок. В этом не наблюдалось логики, общая картина не складывалась. Голос священника прервал ход его мыслей. Он о чем-то спрашивает?

— Так что я вовсе не один из ваших тридцати шести праведников.

Нильс мягко улыбнулся.

— Ну, я думаю, эта праведническая теория — далеко не главная рабочая теория Интерпола.

— Может быть, им стоило бы присмотреться к ней поближе.

— Может быть.

Розенберг поднялся со своего места. Он облегчил сердце.

— Моя работа противоположна вашей, — сказал он.

— В смысле?

— Вы должны найти доказательства, чтобы заставить людей поверить.

Нильс улыбнулся:

— А вы должны заставить людей поверить без доказательств.

Розенберг кивнул.

Нильс хотел что-то сказать, помочь священнику разобраться с его чувством вины.

— Может, спецслужбы все-таки были правы? — сказал он. — Может, вы поступили правильно?

Розенберг тяжело вздохнул.