Последний присяжный

После нескольких лет, в течение которых мисс Калли неуклонно набирала вес, игнорируя предупреждения докторов, она наконец сдалась. Однажды, посетив клинику и получив особенно плохие анализы, она объявила Исаву, что садится на диету: 1500 калорий в любой день недели, за исключением, слава Богу, четверга. Так прошел месяц, но признаков потери веса я не замечал. Зато на следующий день после опубликования репортажа о слушаниях по условно-досрочному освобождению Дэнни Пэджита мисс Калли выглядела так, словно враз сбросила фунтов пятьдесят.

В тот день она запекла цыпленка, вместо того чтобы его пожарить. А вместо того чтобы сдобрить картофельное пюре сливочным маслом и густыми сливками, сварила картошку. Это тоже было вкусно, но мой организм уже привык к еженедельной дозе жиров.

После традиционной молитвы я вручил ей два письма от Сэма. Как всегда, она немедленно их вскрыла, пока я, не дожидаясь окончания чтения, принялся наслаждаться обедом. И как всегда, в процессе чтения мисс Калли то улыбалась, то смеялась вслух, а в заключение уронила слезу.

— У него все хорошо, — сообщила она. Я это и сам знал.

С типично раффиновской целеустремленностью Сэм окончил колледж и теперь зарабатывал деньги на учебу на юридическом факультете. Он страшно скучал по дому и страдал от непривычного климата. А пуще всего — скучал по маме. И ее кухне.

Президент Картер объявил амнистию уклонявшимся от службы в армии, и Сэм мучительно решал теперь для себя: остаться в Канаде или вернуться домой? Многие из его друзей-соотечественников, также оказавшихся в Канаде, предпочли остаться и добиваться канадского гражданства. Он испытывал сильное влияние с их стороны. Не обошлось и без женщины, хотя о ней он родителям ничего не писал.

Обсуждение газеты мы иногда начинали с новостей, но чаще — с некрологов или даже тематических объявлений. Мисс Калли, поскольку читала все от корки до корки, всегда знала, кто продает щенков из очередного помета коротконогой гончей, а кто хочет купить подержанную моторизованную газонокосилку в хорошем состоянии. И, не пропустив ни одного выпуска, она отлично помнила, как долго какая-нибудь маленькая ферма или жилой прицеп оставались выставленными на продажу. Она была в курсе цен и состояния рынка. Иногда во время обеда, обратив внимание на проезжавшую мимо машину, вдруг спрашивала:

— Какая это марка?

— «Плимут-дастер» семьдесят первого года выпуска, — сообщал я.

Она размышляла несколько секунд и говорила:

— Если он действительно чист, то должен стоить около двух с половиной тысяч.

Однажды Стэну Актаваджу понадобилось продать двадцатичетырехфутовую рыбацкую яхту, изъятую банком за неплатеж. Я позвонил мисс Калли. Она тут же подсказала:

— Да, некий джентльмен из Карауэя вот уже три недели ищет такую.

Я проверил раздел объявлений трехнедельной давности и действительно нашел объявление. Стэн на следующий же день продал яхту этому человеку.

Мисс Калли обожала юридический раздел — один из самых доходных в газете. Сделки, лишение должников права выкупа заложенного имущества, дела о разводах, о наследствах, объявления о банкротстве, слушания об отторжении имущества... Десятки совершаемых юридических актов в соответствии с законом требовали публикации объявлений в местной печати. Мы принимали все и неплохо на этом зарабатывали.

— Интересно, кому мистер Эверет Уэйнрайт оставил свое наследство? — бывало вдруг интересовалась она.

— Я даже не помню, что мы давали его некролог, — с полным ртом отвечал я. — Когда он умер?

— Месяцев пять, может быть, шесть назад. Некролог был весьма скромным.

— Я работаю с тем, что дает семья. Вы его знали?

— Он много лет держал бакалейный магазин у железной дороги. — По ее интонации можно было догадаться, что мистера Эверета Уэйнрайта она не жаловала.

— Хороший был человек или не очень?

— У него существовало два прейскуранта цен: для белых и — подороже — для черных. На товарах никогда не было маркировки, и он был единственным, кто принимал только наличные. Белый покупатель мог крикнуть ему: «Мистер Уэйнрайт, скажите, сколько стоит банка сгущенного молока?» — он в ответ: «Тридцать восемь центов». А минуту спустя я спрашивала: «Простите, мистер Уэйнрайт, сколько стоит эта банка сгущенного молока?», и он рявкал: «Пятьдесят четыре цента». И делал это совершенно открыто. Ему было все равно.

Почти девять лет я слушал рассказы о старых временах. Порой мне казалось, что я знаю уже их все. Но собрание историй мисс Калли было бесконечным.

— Зачем же вы делали у него покупки?

— Это был единственный магазин, в котором мы могли покупать. Магазин мистера Монти Гриффита, за старым кинотеатром, был гораздо лучше, но туда нам разрешили ходить лишь двадцать лет тому назад.

— А раньше кто запрещал?

— Мистер Монти Гриффит. Его не интересовало, есть ли у вас деньги, просто он не желал видеть негров в своих владениях.