Последний присяжный

Продержав в заложниках весь город в течение часа, снайпер расстрелял наконец все патроны, оставив лишь один — для себя, и, в последний раз нажав на курок, тяжело рухнул на дверцу, ведущую в фонарь. Выждав несколько минут, шериф Макнэт высадил ее. Хенк Хатен снова был наг. И мертв, как пешеход, сбитый на дороге тяжелым грузовиком.

Помощник шерифа помчался вниз по лестнице, вопя:

— Все кончено! Он мертв! Это Хенк Хатен!

Было почти забавно смотреть на обескураженные лица людей. Хенк Хатен? Все лишь повторяли имя, не находя слов. Хенк Хатен?!

— Тот адвокат, у которого съехала крыша?

— Я думал, его держат взаперти.

— Разве он не в Уайтфилде?

— А я вообще считал, что он давно умер.

— Кто такой Хенк Хатен? — спросила у меня Карлотта, но я был в таком шоке, что не мог произнести ни слова. Люди собрались в тени под деревьями и топтались там, не зная, оставаться на месте в ожидании новых невероятных событий или ехать домой и попытаться осмыслить то, из которого только что удалось выйти живыми. Семья Раффин уехала немедленно, без колебаний: мисс Калли было плохо.

Машина «скорой помощи» безо всякой спешки увезла тело Дэнни Пэджита. Вынести труп Хенка Хатена из здания оказалось труднее, но в конце концов его удалось спустить по лестнице и, завернутого с головы до ног в белую простыню, положить на носилки.

Я отправился в редакцию, где, ожидая меня, Маргарет и Уайли пили кофе. Мы были слишком потрясены, чтобы вести осмысленный разговор. Казалось, весь город потерял дар речи.

Немного придя в себя, я сделал несколько звонков, нашел того, кто был мне нужен, и около полудня покинул редакцию. Проезжая по площади, я увидел, как мистер Декс Пратт, владелец стекольной мастерской — он еженедельно давал в «Таймс» рекламу ее услуг — остекляет окна и двери в конторе Люсьена. Я не сомневался, что сам Люсьен сидит дома на веранде, откуда виден купол здания суда, и накачивается виски.

До Уайтфилда было три часа езды на юг от Клэнтона. Я не был уверен, что смогу туда добраться, потому что меня все время тянуло повернуть направо, взять курс на запад, пересечь реку и к заходу солнца оказаться где-нибудь в глубине штата Техас. Или свернуть налево, направиться на восток и найти какую-нибудь работающую допоздна забегаловку поближе к Атланте.

Какое безумие! Как могло случиться, что на такой тихий маленький городок, как Клэнтон, обрушился подобный кошмар? Я мечтал поскорее убраться оттуда.

Так и не успев оправиться от шока, я подъехал к Джексону.

* * *

Психиатрическая клиника располагалась в двадцати милях к востоку от Джексона, на автомагистрали, соединявшей два штата. Я пробился через пост охраны, козыряя именем врача, которое удалось выяснить в результате телефонных переговоров.

Доктор Веро оказался очень занят, так что мне пришлось около часа листать журналы в приемной. И лишь после того, как я заверил девушку-администратора, что не уйду из клиники и, буде понадобится, поеду за доктором к нему домой, тот выкроил несколько минут для разговора со мной.

У Веро были длинные волосы и борода с проседью. Акцент явно выдавал жителя северной части Среднего Запада. Судя по двум дипломам, висевшим на стене захламленного кабинета, он учился в Северо-западном университете и Университете Джонса Хопкинса, хотя подробнее разобрать тексты дипломов в сумерках возможности не представлялось.

Я рассказал ему, что произошло утром в Клэнтоне, после чего он заявил:

— Я не имею права давать информацию о мистере Хатене. Как вам уже объяснили по телефону, мы обязаны хранить врачебную тайну.

— Были обязаны, больше не обязаны.

— Это не зависит от факта смерти больного, мистер Трейнор. Тайна остается тайной, и, боюсь, я не смогу обсуждать с вами этого пациента.

Я достаточно долго общался с Гарри Рексом, чтобы знать, что ответ «нет» никогда нельзя принимать как окончательный, поэтому пустился в подробный рассказ о деле Пэджита: начал с девятилетней давности суда над ним и закончил условно-досрочным освобождением, красочно описав жуткую панику, последние месяцы царившую в городе. Я поведал психиатру о том, что однажды воскресным вечером видел Хенка Хатена в Независимой церкви Калико-Ридж и что, как мне показалось, никто из прихожан понятия не имел о событиях последних лет его жизни.

Я был убежден: город имеет право знать, что заставило его сорваться. Насколько этот человек был болен? Почему его выписали? Существовало множество вопросов, и пока «мы» не узнаем правды, «мы» не сможем преодолеть, пережить этот трагический для города эпизод. Я поймал себя на том, что вполне профессионально «выжимаю» информацию. И лед наконец тронулся.

— Что из мной сказанного вы собираетесь опубликовать? — спросил он.

— Лишь то, что вы сами разрешите. Если что-то не для печати, просто скажите.

— Давайте пройдемся.

Прихватив кофе в картонных стаканчиках, мы уселись на бетонной скамейке в тенистом больничном дворике.

— Вот то, что вы можете напечатать, — начал Веро. — Мистера Хатена привезли сюда в январе 1971 года. С диагнозом «шизофрения» он был помещен в клинику, прошел курс лечения и в октябре 1976 года выписан.