Последний пророк

— У вас же сколиоз, молодой человек! — воскликнула Таня. — Я вам потом покажу специальные упражнения, будете лечить свой позвоночник. А позвоночник — основа здоровья. Есть прекрасная поза Змеи, поза Плуга, другие позы…

Гюнтер сопел, кряхтел, выпрямлялся.

— Втянули животик, положили ручки на коленки, — звенел в темноте тонкий голосок моего Ежа. — Вдо-о-ох — вы-ы-ыдох… Еще разочек…

Окончательно выбившись из сил, уснули почти под утро.

Нас разбудила отрывистая, как лай, команда. Отодвинули решетку, сбросили лестницу. Щурясь, мы выползли наверх. И я увидел кандалы. Настоящие, с крупными звеньями, тяжелые ржавые кандалы. Они валялись на песке у ног чечена. Чечен скалился, смоля самокрутку. Двое бородатых надели кандалы нам на ноги, заклепали их молотком на специально принесенном куске рельса. На Машку кандалов не нашлось. Чечен пальцем указал ей возвращаться в зиндан.

— Давайте поговорим о выкупе, — предложил я.

— Заткнысь! — отрезал он.

Подогнали грузовик. Звеня цепями, забрались внутрь. Это действительно было так: звеня цепями. Стальные обручи прилегали неплотно, царапали щиколотки. Я сразу понял, что ногам каюк. Исхудавшие, испуганные, ободранные и грязные, мы напоминали рабов на галерах. Впалые щеки, глаза горят, вытаращенные, на лицах беспомощность и страх. Даже Жан-Эдерн, показалось мне, сдал. Бывалый вояка уже постарел, наверное, для таких приключений. Гюнтер всхлипывал, закрыв лицо руками. Ногти у него были обкусаны до крови. Ехали часа полтора или чуть больше. Уже из кузова я увидел что-то зеленое, какое-то поле. Когда остановились, все стало ясно. Между пологими каменистыми холмами была спрятана укромная долина. Как два футбольных поля примерно. На длинных упругих стеблях покачивались крупные, с детский кулачок, головки с ажурными венчиками. Созревший мак. Не такой, как у нас, — скромный полевой цветок, коротенький, хлипкий. Стебли были высотой в полметра, даже больше, с мизинец толщиной, сочные. И головки — нежно-розовые, как тюльпаны, налитые, бокастые. На холмах я увидел вооруженных часовых, закутанных в тряпки. На плантации — с десяток меланхоличных работников, в основном женщин. Движущиеся мешки с руками и ногами. От макушки до пят — сплошной плотный мешок с прорезью для глаз.

Нам показали, что нужно делать. Головка мака тонко надрезается сверху вниз в четырех-пяти мертах. Сквозь надрезы проступает беловатый млечный сок. Это нужно оставить до следующего дня, пока сок загустеет. Загустевший сок, темную смолу, собирают в специальные посудины и делают новые надрезы. Нам выдали короткие ножички, посуду и погнали в маковые джунгли. Скоро стало ясно, что на этом поле мы и умрем. Вышло, выкатилось воспаленное солнце, обливая нас расплавленным прозрачным металлом. Двигались медленно, сонно, каждое движение давалось адским усилием. Кружилась голова. Пытались держаться друг за друга, чтобы не упасть, но чечен, матерясь и пинаясь ногами, требовал, чтобы каждый обрабатывал свою делянку. Внезапно я услышал протяжный вздох и шорох, резко обернулся. Над головками мака не было Таниной головы. Я бросился туда. Таня лежала на земле, разбросав руки. Я присел, начал тормошить, бить по щекам — бесполезно. Она дышала еле-еле, но совершенно не реагировала ни на что.

— Эй! — закричал я. — Эй, кто-нибудь, помогите!

— Что орешь, сука? — Чечен появился незаметно и тихо из зарослей, пожевывая травинку.

— Женщине плохо! Пожалуйста, дайте воды.

— Пэрэбьется. — Он подошел к Тане и безразлично, как вещь, пнул ее ботинком в бок. — Вставай, коза! Хватит притворяться.

— Не смейте ее трогать! — Я кинулся на чечена, оттолкнул его. — Вы же человек, не зверь. Она может умереть. Дайте воды, я вас прошу!

Чечен удивленно посмотрел на меня, как на странное природное явление — говорящую лягушку, покачал головой. Размахнулся, легко, без усилий, ударил в лицо. Я упал сразу, даже не почувствовав боли. Мгновенно оказался на земле. В голове стоял звон, перед глазами плыли, вырастая один из другого, оранжевые и белые круги. Чечен подошел, задумчивый, снял автомат, уткнул ствол мне в пах.

— Еще раз такое будэт — вистрелю, — сказал без особых эмоций и передернул затвор. — Тэпэр вставай, работай.

Я покорно, безропотно встал. Он отстегнул от ремня фляжку, протянул мне:

— Чэрэз пят минут она встанэт. Если нэт — сам приду и падныму. — Некоторое время он стоял молча, разглядывая мою Таню. — Хароший баба у тэбя. Может, сэбэ ее оставлю, нэ буду вообще продават…

Воды во фляжке оказалось достаточно. Я полил Тане на лицо, дал попить. Она закашлялась, открыла глаза:

— Господи, где я? Что со мной такое?

— Вставай, пожалуйста… Прошу тебя, встань. Иначе этот подонок…

— Я не могу…

— Надо… Надо встать…

Я обхватил ее, поднял, поставил на ноги. Таня шаталась, еле-еле держала равновесие. Глаза у нее были бессмысленные, мутные.

— Я… больше… не могу…

— Терпи, терпи… На, попей еще немножко. Появилась женщина в черном — ходячий мешок и щель для глаз. Проходя мимо нас, не останавливаясь, молча сунула мне в руку замотанное в платок яблоко. Сразу исчезла, бесшумная. Я ткнул яблоко Тане:

— На, поешь…