Последний путь

Благодаря маске Квисарха, идти на дело можно было после заката. Под покровом ночи это будет куда безопаснее, и я без труда смогу убедиться в правдивости слов нанимателя.

Так что выдвигаться в сторону поместья было рано, поэтому меня ждал целый день в городе. Почему бы не устроить себе экскурсию?

* * *

Не успел и глазом моргнуть, как солнце стало неторопливо багроветь и как уставший ишак, ползти к горизонту.

За отведенное время, я успел исследовать почти весь город. Несмотря на кишащий на улицах люд, он мне показался очень уютным и интересным. Почти как Брюгге с его пряничными домиками, только с ярко выраженной приморской тематикой.

Я любовался разноцветными попугаями, что пролетали над головой, гулял по гладкой теплой брусчатке, изредка выходя на белоснежный песок и всем сердцем чувствовал, что это мое место. Если удастся отсидеться и заработать деньжат на свою ракушку, то можно здесь и встретить старость.

Тут не было проблем с разнообразием в еде и одежде. Главная площадь имела праздничный облик, была украшена небольшой статуей краба с воздетыми к небу клешнями и собственным фонтаном. Вскоре я узнал, что Дэрабан в переводе с языка древних означает — «Крабье место». И выйдя на песчаную набережную, которая растянулась на километры по обе стороны от города, убедился в правдивости этого нехитрого названия.

Поселение находилось не менее чем в трёхстах метрах от океана и мне стало понятно почему. Почти вся первая линия сплошь была усеяна огромными крабами, которые одной клешней легко бы перекусили меня пополам. Но это были скорее всего самые мелкие особи, так как я лично видел в городе огромное здание, сделанное в панцире подобного чудища.

Увидев это полчище ракообразных, от греха подальше свернул обратно на брусчатую аллею, которая при подходе к побережью тонула в мелком песке, будто предупреждая об опасности.

Немного перекусив на пять рахмов, я стал пробираться к восточным вратам города. Именно по этому тракту лежал мой путь в сторону особняка, где я должен был оставить конверт.

Рыночная площадь уже пустела. Уставшие коммерсанты сворачивали прилавки и набивали грязные тюки, чтобы уйти на заслуженный отдых и завтра утром вернуться вновь.

Стоял запах протухшей рыбы и забродивших фруктов. До вечера многие продукты просто не доживали под не в меру разгулявшимся солнцем. Торговать ими было не самое благодарное дело, но не всем жизнь даровала выбор.

На глаза попалась девушка, совсем молоденькая. Симпатичная. Худенькая как тростинка, длинные тонкие пальцы и лебединая шея. Зеленая юбка выше колена и некогда голубая рубаха, стянутая потертым кожаным ремнем.

Она уже почти убрала все с прилавка и закрывала последние корзины с уцелевшими овощами. По ее неторопливым движениям и измученному лицу было понятно, что она дико устала. Тяжело плюхнувшись на деревянное кресло под навесом, она решила перевести дух и подсчитать заработок. На загорелых ножках появился тощий кошель, высыпав из которого горстку рахмов, горе торговка стала перебирать по одной монетке, цеплять кончиками пальцев каждую и скидывать аккуратно обратно. Когда последний грош упал на дно мешочка, послышался приглушенный вздох разочарования. Видимо реальность разошлась с ожиданиями?

Фигура в длинном черном плаще взялась из ниоткуда. Пронеслась со скоростью гепарда мимо опустевших торговых рядов, поднырнула к девушке, и схватив кошелек, побежала прочь.

Как и я, бедолага смогла понять, что произошло слишком поздно, в момент, когда злоумышленник уже скрылся в ближайшем переулке.

Она в удивлении захлопала глазами, теряя драгоценное время, вскочила и бросилась следом, но было поздно — воришка скрылся в переулке. Пробежав еще с десяток неуверенных шагов, незнакомка зацепилась о выступ нахального камня и покатилась кубарем вперед.

Раздался крик отчаяния, который сходу сменился надрывным плачем.

Она не звала на помощь, не причитала, просто ревела. Видимо это был единственный способ дать волю накопившейся внутри боли, которая имела не столь физический, сколь моральный характер.

Окружающим на это было глубоко наплевать. Они продолжали дальше заниматься своими делами, даже не оборачиваясь в сторону трагичной сцены. Словно и не было ничего. Ну или происходило на их глазах так часто, что не заслуживало и толики внимания.

Я никогда не любил вмешиваться в чужие дела и предпочитал сохранять нейтралитет. И дело было отнюдь не в равнодушии или трусости, а в убежденности, что нельзя принимать ту или иную позицию, тщательно не разобравшись в ситуации. В любых вопросах есть две стороны, и принцип, что куда важнее не навредить, чем помочь, был всегда моим кредо. Тем более сейчас, когда надо было думать в первую очередь о своей шкуре!

Но ее надрывный плач и горе, что стало настолько осязаемо, что витало в воздухе, заставили меня поступиться принципами. Конечно лезть, когда тебя об этом не просят, не очень разумно, но хотя бы помочь оклематься, почему бы и нет.

Я подошел ближе и помог бедняжке подняться. Девушка весила не больше пушинки, потому без труда поставив ее на ноги, помог ей добрести до кресла.