Последний путь под венец

– Я придумала поехать к Костиной, сунуть ей под нос диктофон и заставить сказать те самые слова, которые произнесла баба, разгромившая детскую!

Она пожала собачью лапку, и игрушечный пес послушно озвучил ругательный монолог бабы-погромщицы.

– И что это даст?

– Как это – что? Мы сравним две записи и установим, не была ли той самой бабой эта самая Костина!

– Шерше ля фам, да?

Я прошла в гостиную, бухнулась на диван и закрыла глаза, концентрируясь на перспективной мысли.

Подруга права, надо искать женщину. Ведь поиски того, до сих пор не знаю чего, в Масиной комнате вела какая-то баба. И в убийстве рыжего юноши подозревается какая-то баба.

Я открыла глаза и вопросительно взглянула на Ирку:

– Ты можешь вспомнить, как выглядел Помидорный Киллер?

– Думаешь, не баба ли это? – смекнула подруга. – А что, запросто! Травматический пистолет – как раз подходящее оружие для женщины, мужик вряд ли пошел бы на дело с ненастоящей пушкой. А как он выглядел… Ну, как… Невысокий, нетолстый, весь в черном… Я, собственно, не успела разглядеть.

Ирка потупилась виновато и тут же встрепенулась:

– Но я запомнила синие глаза!

– В смысле, светлые, да?

– Да не светлые, а именно синие! Очень яркие на фоне черной маски, они аж блеснули, как ксеноновые лампочки! Огромные сверкающие глаза, какие-то совершенно инопланетянские!

– Допустим, – я снова закрыла и опять открыла свои совершенно человеческие глаза. – А у мымры Костиной очи какого цвета, ты не запомнила?

– Кажется, голубые, – неуверенно ответила Ирка. – Или серые. Но точно светлые.

– То есть такие, которые теоретически могли бы показаться синими, да? Тогда как черные или карие точно не могли…

– А у кого черные или карие? – заинтересовалась подруга.

– Да мало ли у кого! – отмахнулась я и еще немного полежала с закрытыми глазами, размышляя. Ирка мне не мешала: ушла на кухню, поставила чайник и загремела посудой.

Я задала себе тему для размышлений: шерше ля фам. Ищите женщину! И почти сразу же сбилась на мысли о пропавшей Аде-Миладе.

Ее дочь Катерина, с которой я говорила по телефону, была очень удивлена сообщением о том, что мы с Адой лежали в одной палате после пластической операции. По словам Катерины, у ее матушки всегда имелось стремление любой ценой сохранить и приумножить свою женскую красоту, вот только этой самой любой цены у нее никогда не бывало. Я не стала скрывать, сколько стоила операция блефаропластики, и Катя уверенно заявила: такими деньгами Ада не располагала.

– Может быть, она нашла спонсора? – осторожно предположила я.

– В смысле, мужчину, который заплатил за ее операцию? – Катерина задумалась. – Я не знаю… Какой-то перспективный кавалер у матери действительно завелся, но я не знаю, кто он такой. Мать его скрывала, только хвалилась, что этот-то не рохля, а «настоящий мужик». Вообще-то я думала, что она сейчас именно с ним…

– Ну уж нет! – уверенно возразила я. – Об этом забудьте! Сразу после блефаропластики мужикам показываться никак нельзя, разбегутся даже самые настоящие!

– А где же она тогда, если не у кавалера? Другого жилья, кроме нашей общей квартиры, у мамы нет.

– Может быть, она временно живет у какой-нибудь родни или у подруги?

– Вся мамина родня – это мы с Вадиком, а от подружек она на всякий случай избавилась еще в период первого замужества. Что, впрочем, не помогло, потому что папочка мой всё равно ушел к другой…

– Тогда она могла переселиться в отель.

– Что вы! Не могла! – Катерина искренне ужаснулась. – Это же страшно дорого!

«Но не дороже, чем пластическая операция», – подумала я, хотя вслух ничего такого не сказала.

Мне не хотелось дополнительно расстраивать собеседницу предположением, что ее дорогая матушка скрывала от единственных родственников не только свои планы, но и средства.

– И фотографии все, как одна, пропали, даже ее любимая, которая у нее в комнате на стене висела, – там мамуля красавица редкая, на Клеопатру похожа. Вот, спрашивается, зачем она фотографии свои спрятала?

– Чтобы не напоминали о прожитой жизни и, соответственно, о возрасте? – предположила я.

– Может, и так. Но главное, я не понимаю, зачем она сама прячется не только от чужих людей, но и от нас с Вадиком? – высказала свое недоумение Катерина. – Нам-то совершенно неважно, красивая она или не очень, мы ее всякую любим! А после операции, наверное, особенно нужна забота близких людей.

– Это точно, – согласилась я, чутко принюхиваясь: из кухни потянуло на редкость вкусными запахами.

Близкий мне человек Ирка, заботясь о послеоперационной больной, готовила фирменную запеканку.

Закончив разговор с Катериной, я побегала по комнате кругами – на ходу мне всегда лучше думается – и нагуляла-таки дельную мысль. Для ее воплощения пришлось нарушить врачебные предписания и сесть за компьютер. Благо моя личная сестра милосердия Ирина Максимова, занятая благородными поварскими трудами, не сразу это заметила и не успела мне помешать. И то сказать – я действовала быстро, четко и грамотно.