Последний путь Владимира Мономаха

Итал опять поднялся и бросил кусок мяса на тарелку. С раздувающимися ноздрями он воскликнул:

– Против святой церкви?! Может быть, приведешь пример из моих высказываний?

Хозяин кинулся к нему, простирая руки, и всячески старался умерить гнев вспыльчивого философа. Но Итал, отталкивая магистра, рвался к Пселлу.

– Нет, не скажешь ли ты, наконец, в чем же заключаются мои прегрешения против церкви? Или я назову тебя при всех обманщиком и лжецом.

Но Пселл знал, что делает:

– А разве ты не учил о переселении душ и о том, что материя безначальна и столь же вечна, как бог?

На мгновение Итал остановился, обдумывая, как лучше дать отпор противнику.

Олег спросил у Халкидония, показывая движением подбородка на спорящих:

– Чего они не поделили?

Тот, продолжая уплетать за обе щеки кусок зайчатины и находясь в превосходном настроении духа, успокоил князя:

– Не обращай на них никакого внимания. Это всего лишь спор о первоначальном веществе, из коего сотворен мир.

Олег ничего не понял, но с пренебрежением подумал, что его другу и врагу Владимиру Мономаху было бы любопытно присутствовать при таком словесном состязании, так как переяславский князь знал греческий язык и любил читать сочинения мудрецов.

Развивая нападение, Пселл добавил:

– Кто, например, учит, что мертвые восстанут из гробов не в тех телах, в каких они жили до своей смерти, а в иных…

Итал уже не мог дольше ждать:

– Совершенно верно. Мыслящая душа есть в то же время и формирующее начало. Поэтому естественно, что она образует для себя после смерти новое тело, подобное прежнему.

– Каким образом?

– С помощью присущих ей сил.

– А что ты скажешь относительно твоего утверждения, что материя вечна?

– Да, мне приходилось оспаривать догмат о сотворении мира из ничего. Однако каким образом и с какой целью? Исключительно для того, чтобы использовать это учение как оселок для проверки способности человеческого ума разрешать метафизические вопросы. Ты сам…

– Что я сам? – в свою очередь обеспокоился Пселл.

– Во всяком случае… Скажи, как, по-твоему, была обожествлена плоть Христа – по положению или по природе?

Пселл уже не знал, каким образом выбраться из этого спора, опасаясь, что Итал своими колючими, как жало пчелы, вопросами заведет его в такой лабиринт, откуда не так-то легко найти выход.

– К чему подобные прения во время приятной трапезы? – попытался он успокоить спорщика, примирительно разводя руками над столом, уставленным вкусными яствами. Знаменитый писатель хотел выиграть время, ибо колебался, что же ответить относительно обожествления плоти.

– Это не прения, а всего один вопрос, на который ты обязан дать ответ, поскольку обвиняешь меня в ужасной ереси, – не унимался ипат философов.

Пселл старался постичь, какой подвох заключен в вопросе этого диалектика, и с ужасом подумал, что ему не приходилось задумываться над определением воплощения. Потом решил, что, пожалуй, правильнее будет второе решение. Он твердо произнес:

– Конечно, по природе!

В эти минуты он лихорадочно размышлял о сущности догмата, но ему не пришло в голову подумать о том, что западня заключается в самой постановке вопроса.

– По природе? – Итал ликовал, потирая руки. – Ты изволил сказать – по природе? Не по положению?

– Не по положению, – уже с меньшей уверенностью ответил Пселл.

– Хи-хи! А я тебе скажу, почтеннейший, что обожествление земного брения совершилось и не по природе и не по положению, ибо то и другое одинаково ересь, а чудесным образом, как учит святая церковь.

Пселл покраснел до корней волос, уже давно ставших седыми, и на мгновение потерял дар речи, стыдясь, что позволил увлечь себя, подобно неразумному ребенку, в эту ловушку. Так паук протягивает паутинную сеть неосторожной мухе.

Итал хихикал в кулак.

– Вот видишь! – торжествовал он. – Каким же образом дано тебе право обвинять меня в извращении догматов, когда ты сам не имеешь о них никакого понятия?

Но вдруг Итал опустился на скамью, закрыл лицо руками и зарыдал. Сидевшие за столом услышали сквозь плач:

– О, зачем я оскорбил столь прославленного мужа и своего учителя! Горе мне, горе!

Олег толкнул локтем Халкидония и спросил:

– Почему он плачет? Спафарий махнул рукой:

– Я тебе говорю, не обращай внимания. Он плачет по поводу того, что человеческая плоть обожествлена не по природе или положению, а чудесным образом.

Олег кивнул головой.