Последний расчет

– Ну да, ей было не хуже, чем мне сейчас!

– Хотите сказать, ее вырвало, потому что она не вынесла их действительности?

– Да.

– Но чего именно она не вынесла? Конкретно.

– Чего? – Хеннинг улыбнулся язвительно, ядовито. – Она не хотела быть такой, как они!

– Кто такие они?

Глаза Крамера полыхнули огнем.

– Ей стало противно, когда она поняла, что они меняют свои убеждения с такой же легкостью, как наряды! Так называемые образцы, которыми пичкают в «Винтерхагене», основаны на физическом труде. Труд они считают естественным способом выброса эндорфинов. Они то и дело повторяют, как опасны наркотики, как важно говорить правду, признавать свои ошибки и понять, что сама по себе жизнь – сплошной кайф. Потом – раз! – смена декораций. Оказавшись среди своих, они надираются до поросячьего визга. И, даже надравшись, они не смеют сказать друг другу ни слова правды. Трахаются друг с другом в кустах, а потом во всем винят выпивку. Разве не понятно?

– А вы сами не служите одним из таких образцов?

– Надеюсь, что нет.

Фрёлик внимательно посмотрел на своего собеседника, решая, как продолжать разговор.

– Я услышал ваши слова насчет возможности разглядеть двойные стандарты. Но речь идет о девушке взрослой, по всем отзывам очень способной. Кроме того, Катрине несколько лет провела на улице. По-моему, она прекрасно понимала, что представляют собой так называемые нормальные люди… Вряд ли ее вырвало просто от отвращения к их лицемерию.

– Тут вы ошибаетесь, – мягко возразил Крамер. – Ее вырвало именно поэтому. Она извергла из себя их обоих: Бьёрна и Аннабет.

– Почему?

– Потому что… – Хеннинг Крамер замолчал в нерешительности.

– Говорите же!

– Раньше, когда она зарабатывала на дозу своим телом, одним из ее клиентов был Бьёрн Герхардсен.

Франк недоверчиво сдвинул брови. То, что он услышал, ему совсем не понравилось. Он поморщился и покачал головой.

– Так и было, – не сдавался Крамер и продолжал уже спокойнее: – Лично мне плевать, верите вы мне или нет. Суть в том, что он был типом из ее прошлого… Она знала ему цену, и это прекрасно. Наверное, Аннабет Ос не настолько сексапильна, и ее старик время от времени покупает девочек на улице… И ему очень не нравилось, что приходится помалкивать. Как же он доставал Катрине! Она отдавалась ему несколько раз, и ей было трудно. А в субботу он снова принялся распускать руки; предложил ей пойти в кустики – там же, у себя в саду.

– В субботу? На званом ужине?

– Вот именно.

– Вы уверены? – рявкнул Фрёлик.

– Она сама мне сказала.

– Что именно она сказала? Дословно!

– «Он… Обаяшка… стал ко мне приставать». Вот как она сказала. Но больше мы о нем не говорили.

– Вот и все, что она сказала? «Обаяшка стал ко мне приставать»?

– Мы с ней уже обсуждали его раньше, я знал, что она… ну, в общем, узнала Герхардсена и так далее. Они оба – и Аннабет, и Бьёрн – вызывали у нас презрение и жалость. Его мы прозвали Обаяшкой. Еще бы! Днем он руководит «Винтерхагеном», а по вечерам снимает потенциальных пациенток… Представляете?

Фрёлик глянул в блокнот:

– И когда она вам это сказала?

– После приема.

Фрёлик выпрямился.

– Видите ли, в ту ночь произошло нечто особенное. Я приехал, чтобы забрать ее. Она сама меня попросила.

– Попросила? Когда?

– Она позвонила мне уже ночью, около двенадцати. Я заснул перед телевизором… Она позвонила мне на мобильный и разбудила меня.

– И вы приехали за ней на машине? – взволнованно спросил Фрёлик.

– Да…

– Какой марки ваша машина?

– У меня машины нет. Я взял автомобиль брата. Он сейчас за границей на какой-то научной конференции. На Филиппинах. Он разрешает мне брать его машину, когда его нет… У него «ауди». Катрине вышла встречать меня на дорогу в такой одежде… ну, в общем, довольно вызывающей. Юбка просвечивала, потому что сзади светил фонарь… Одежда ее мечты. Наверное, ей казалось, что она – девушка с плаката… Она запрыгнула в машину, не открывая дверцы. Видите ли, машина с открытым верхом. Потом она сняла блузку и повязала ее на голову… нет, это было уже потом. Я сейчас о другом: она отправилась в путешествие на машине, ночью, она сидела в открытой машине со мной. Волосы все время падали ей на лицо… особенно на поворотах, когда мы спускались с Холменколлена, и ей хотелось чем-нибудь их подвязать, вот она и сняла блузку, а под ней был черный бюстгальтер. Она словила кайф оттого, что сидела в машине в одном лифчике. Как в мечте. Почувствовала себя свободной. Мы поехали в Акер-Брюгге, в «Макдоналдс». Это она предложила. Там мы купили еды. В очереди она тоже стояла не одевшись… Как будто ее мечта воплотилась в жизнь. Как… как… Господи, надо исключить из словаря слово «как»! Мне уже надоело его повторять. В общем, я совершенно уверен: еще чуть-чуть – и она бы снова начала колоться. Она тогда по-настоящему улетела. Потом мы отъехали от Акер-Брюгге, и я спросил, что случилось и почему она такая. Ей не хотелось отвечать, не хотелось спускаться с той вершины, куда она взлетела, фигурально выражаясь. Она вот так посмотрела на меня и говорит: «Обаяшка возбудился и стал распускать руки… А я стояла и смотрела на него».