Последний рассвет

Почти бегом мы рванули к выходу. Только бы успеть до сирены! Я держал ее за руку, боясь отпустить. Хрупкая, теплая ладонь касалась грубой мозолистой кожи. Едва мы выскочили за дверь, как воздух взорвала сирена. Люди валом повалили из торгового центра, толкая и роняя друг друга. Мы успели добежать до стоянки, когда толпа (вроде бы небольшая, но яростная, охваченная тихой паникой) нас разделила, грубо разорвав сцепленные руки. В моей осталась особенная конфета, в ее – пустота.

– Как тебя зовут? – в отчаянии завопил я, уносимый людским потоком.

Незнакомка улыбнулась сквозь маску страха, словно теплое летнее солнышко проглянуло на миг через тучи. Она мне подмигнула, кивнув на конфету, зажатую в руке.

– Алёна, – догадался я.

2

Думаю, надо объяснить, почему мы все так перепугались случайной смерти в супермаркете и почему завыли сирены.

Года три назад, весной, случилась авария на военной базе… Хотя нет, лучше начать не отсюда.

Живу я в закрытом городке за Уралом. Его название вам вряд ли что-либо скажет, поэтому и называть его особого смысла нет… Ну ладно – Речногорск. Территория действительно закрытая, то есть для выезда за пределы города надо оформлять пропуск. (Может быть, только это и спасло весь остальной мир от нашей заразы. Но это и погубило всех горожан). На дорогах, ведущих из города, стоят патрули. Речногорск не всегда был закрытым и военным, только последние лет тридцать. Но я его не помню другим. Да и с чего бы? Родился я уже после того, как на местной военной базе начали проводить испытания, из-за чего и ввели драконовские меры. Что или кого там испытывали, никто не знал. Те из местных, кто работал на базе, рассказывали, что у них все серьезно: люди чуть ли не в скафандрах ходят, везде охрана – здоровенные лбы с автоматами. Вот в таком месте и случилась авария. А может и не авария вовсе, а диверсия, суть от этого не меняется.

Три года назад (помню, будто это случилось на прошлых выходных) над городом жужжали десятки вертолетов. По улицам сновали военные в форме и с оружием. Пару раз я видел «КАМАЗы» с солдатами. Через день или два отрубили интернет и сотовую связь. Затем грохнули городские телефоны. Нам оставили только радио и телевидение, а потом вернули местную телефонную связь. Скоро мы поняли, почему.

Меньше недели прошло с момента аварии, а в городе начала твориться какая-то дичь. Люди стали замертво падать прямо на улицах. Никаких симптомов, только хватались за голову, а минуту спустя уже лежат – из носа течет кровь. Это было нечто жуткое. Вот представьте, стоите вы в очереди в банке или держитесь за поручень в маршрутке, а рядом начинает стонать и падает замертво абсолютно здоровый на вид человек.

Эпидемию остановили, люди почти перестали умирать, но легче нам от этого не стало. По городу поползли слухи. Кто-то говорил, что из лаборатории военных вырвался опасный вирус. Другие шептались, что это новейшая разработка – оружие, убивающее на расстоянии. Третьи верили, что виной всему искусственный интеллект военных, поэтому-то и отрубили весь интернет и сотовые. Ввели жесткий карантин, ограничили время посещения общественных мест, запретили незнакомым людям разговаривать дольше минуты и держаться при этом ближе, чем два метра друг от друга. Понатыкали везде камер, в каждом торговом центре, парке или школе поставили громкоговорители, а когда кто-то умирал, высылали бригаду зачистки. Тех, кто оказывался ближе всего к погибшему, изолировали. Люди теперь вообще часто пропадали. Поговаривали, что их увозят на военную базу для экспериментов. Да и сирены звучали все чаще с каждой неделей.

Теперь вы понимаете, почему мы так сорвались с места после смерти того мужика. Даже сейчас у меня нет уверенности, что нас с Алёной не разыскивают военные, чтобы запереть в своей жуткой лаборатории.