Последний разговор с Назымом

Май мы прожили в ста километрах от Москвы, сняли дачу в Доме творчества композиторов. Мы уехали туда, потому что ты решил отремонтировать нашу квартиру. Пригласил мастеров, объяснил им, что и как нужно сделать, а они попросили:

– Дайте нам ключи и уезжайте на месяц. Ни о чем не беспокойтесь. Вернетесь – все будет готово и убрано. Картины и занавеси повесите сами.

Ты был потрясен их деловитостью. Купил путевки, и вот мы оказались в Рузе, в изумительных местах. Наша дачка стоит на холме, под ней вьется узкое шоссе, за ним Москва-река. Красиво, сил нет! Мы ходим гулять в лес, ты то и дело срываешь с деревьев веточки и держишь в зубах:

– Так меньше хочется курить.

Но что-то тебя беспокоит. Говоришь, гложет предчувствие, будто что-то случится. Все рвешься в Москву, выдумываешь причину.

– Поеду, посмотрю на ремонт.

Возвращаешься довольный.

– Ребята хорошо работают.

Но через день все повторяется.

– Поеду, вдруг меня кто-то ищет, вдруг какая-то телеграмма, а я тут, без телефона…

И вот однажды телеграмма действительно пришла. Она два дня ждала тебя в нашем почтовом ящике. «14 мая 1963 года в Париже умер Пьер Куртад».

– Пьер умер? Нет! Этого не может быть! Не может быть! Это уж слишком!

16 мая об этом сообщили наши центральные газеты. С газетой и телеграммой в руках ты примчался к нашему другу, московскому корреспонденту «L’Humanité» Максу Леону, который только что поселился в бывшей квартире Пьера.

– Макс, скажи, это правда?

– Да, Назым. Пьер умер в парижском госпитале спустя семь часов после операции, не приходя в сознание.

Только тогда ты понял, что Пьера больше нет, и был убит, уничтожен, раздавлен. В тот же день ты написал стихи для Пьера, и они начинались страшной пророческой строкой.

Как собственная смерть

обрушилась на меня весть

семнадцатого мая…

Москва была солнечная семнадцатого мая.

Семнадцатого мая, в пятницу.

На Красной площади голубоглазые дети

Давали клятву, вступая в пионеры.

Реактивный самолет исчертил синеву, пролетая…

Пьер Куртад с трубкой в зубах

Проходил по улице Правды

Москва была солнечная семнадцатого мая.

Семнадцатого мая, в пятницу

Я не смог прийти в дом номер 6

на бульваре Пуасоньер.

Не смог войти в холл «ЮМАНИТЕ»,

Встать у твоего изголовья,

скрестив руки

и наплакаться там вдоволь

как шестидесятилетний ребенок,

вместе с одной светловолосой женщиной.

Но Париж, как смерть, лежит на Пер-Лашез

семнадцатого мая.