Последний ребенок

Хант хотел ответить. Хотел сказать что-нибудь злое, язвительное, но Йокам дал отбой. Детектив положил трубку, сделал еще глоток и вылил остаток в раковину. Йокам старался сделать как лучше. Как надо. Проблема не в этом. Работа стала для него наркотиком, но и это еще не все. Сидя в темной, притихшей кухне, Хант впервые признал очевидное: ему не очень-то нравится собственный сын. Да, конечно, он любил Аллена, но не понимал и не принимал его взгляды, мнения, решения.

Парень изменился.

Хант ополоснул стакан, а когда повернулся, Аллен стоял у двери.

Секунду-другую они непримиримо смотрели друг на друга, и младший первым отвел глаза.

— Ну да, пропустил уроки. И что с того?

— Для начала: это нарушение правил.

— Ты хоть раз можешь переключиться? — Аллен провел ладонью по подлокотнику стула. — Тебе обязательно надо все время быть копом? Неужели нельзя побыть нормальным отцом?

— Нормальным отцам наплевать, что их дети прогуливают школу?

Аллен отвернулся.

— Ты же понимаешь, о чем я.

— На мосту убили человека. Ты это знаешь. Убили ровно там, где был ты.

— Но только несколько часов спустя.

— А если бы что-то случилось с тобой? Что я сказал бы матери тогда?

— Но ничего же не случилось, так что ты соскочил.

— Ты видел там Джонни Мерримона? Джека Кросса?

— Сам знаешь, что видел, иначе не спрашивал бы. Копы ведь этим занимаются, да? Допрашивают подозреваемых…

— Кроме как сегодня, ты Джонни Мерримона раньше видел?

— Он — в младшей средней. Я — в старшей.

— Знаю. Но ты вообще его видишь? Разговариваешь с ним?

— С ним никто не разговаривает. Он же фрик.

Хант выпрямился. Где-то в пустоте, за глазами, вспыхнул уголек злости.

— Что значит фрик?

— Ну ни с кем не разговаривает. И глаза у него такие… мертвые. — Аллен пожал плечами. — Он сам не свой. В смысле… они же близняшки. Как такое пережить?

— А Тиффани Шор? — спросил Хант. — Ее ты знаешь?

Сын повернулся и посмотрел на него, как смотрят на врага.

— У тебя ведь только это на уме, да?

— Что?

— Чертова работа, — зло бросил сын. — Твоя долбаная работа!

— Послушай…

— Мне осточертело слышать про Алиссу и Джонни, про то, какая это жуткая трагедия. Осточертело видеть тебя с этими бумажками, как ты снова и снова смотришь на ее фотографию, день за днем, ночь за ночью. — Аллен указал пальцем на кабинет, где в запертом ящике стола давно обосновалась на постоянной основе папка с делом Алиссы Мерримон. — Ты не слышишь, что говорю я, но я слышу, как ты ходишь по комнате в три часа ночи — и бормочешь, бормочешь… Ты чувствуешь себя виноватым, ты готовишь мне завтрак и стираешь мою одежду, и я сыт этим по горло. Ты — одержимый, и из-за этой одержимости мама и ушла от тебя.

— Подожди минутку…

— Разве я неправильно это назвал?

— Твоя мать понимала трудности моей работы.

— Я говорю не о работе. Я говорю о том, с чем ты каждый вечер приходишь домой. О твоей одержимости матерью Джонни.

Хант почувствовал, как заколотилось сердце.

— Поэтому она и ушла.

— Ты ошибаешься.

— Ушла, потому что ты одержим мамочкой этого парня!

Хант шагнул вперед и остановился, поймав себя на том, что сжал кулаки. Сын увидел то же самое и, расправив плечи, поднял руки. Детектив вдруг понял, что перед ним далеко не мальчишка, а юноша, способный дать отпор.

— Ударишь? — Аллен утер кулаком губы. — Давай. Ударь. Попробуй.

Хант отступил и разжал пальцы.

— Никто никого бить не будет.

— Тебе только они и дороги. Алисса. Джонни. Та женщина. А теперь еще и Тиффани Шор. Снова все то же самое.

— Эти дети…

— Да знаю я все про этих детей! Только о них и слышу! Как началось, так и не остановится…

Аллен сказал это негромко, с усталой обреченностью, но его слова били по больному. Секунду-другую они смотрели друг на друга, отец и сын, а потом в тишине зазвонил телефон. Определитель показал номер Йокама. Хант поднял палец.

— Мне надо ответить. — Он откинул крышку. — Ну что еще? Не дай бог…

Йокам обошелся без вступлений.

— Есть результат по отпечатку на веке Дэвида Уилсона.

— Личность установлена?

— Да, и даже кое-что получше.

— Насколько получше?

— Ты не поверишь.

Хант посмотрел на часы, повернулся к сыну и произнес ненавистные слова:

— Буду через десять минут. — Он закрыл телефон и поднял руку. — Аллен…

Но сын уже не слушал — протопав по лестнице, взбежал наверх. Хлопнула дверь.

Хант посмотрел в потолок, выругался шепотом и вышел из дома под грохот той же песни.

Глава 16

Полицейский участок находился в одном из переулков в центре города — чисто функциональное двухэтажное здание из красного кирпича. Распахнув двери, Хант прошел на второй этаж, где и обнаружил Йокама склонившимся над картой города.

— Рассказывай.

— Совпадение полное. Ливай Фримантл. Сорок три года. Чернокожий. Рост шесть футов и пять дюймов. Вес — триста фунтов[19].

— Черт… Я, признаться, думал, что парнишка преувеличивает.

— А вот и нет. Тот еще громила.

— Что-то мне его фамилия кажется знакомой… С чего бы?

— Фримантл? — Йокам откинулся на спинку стула. — Не знаю, никогда прежде не слышал.

— Фотография есть?