Последний рейс

— Кто есть на борту из выпуска семьдесят девятого года?

— А я и есть. Здорово, Шурик. Ты?

— Я.

— Кого встречал?

— Пат на… Еж на… Суслик на…

— Какой груз?

— ЖБИ и какие-то еще железяки. Не слышно тебя. Еще больше заикаться стал? И как это заики плавают?

О жизни писать надо. Это и есть «художественная проза». Тяжелее ничего на свете нет…

На траверзе бухты Марии Прончищевой с левого борта обнаружили мишку. Мишка поймал какую-то несчастную нерпу и потому не побежал от судна. Продолжал рвать жертву, время от времени поднимал башку с черной точкой носа.

Лед 5— 6 баллов, одногодовалый, толщина до двух метров.

Уже два часа солнце закатывается, но никак закатиться не может. Оно просто катится над горизонтом в щели между ним и черно-фиолетовой тучей. Смотреть на светило невозможно — сноп концентрированных исступленно-оранжевых лучей. Но на наших мачтах — идем на чистый ост, а солнце садится на северо-западе — полыхают кроваво-алые отблески. И западные края льдин высвечены то кроваво-алым, то нежно-алым и розовым. А далекий танкер «Морис Бишоп» — до него одиннадцать миль — сверкает, отражая низкие солнечные лучи, пульсирующим лазером.

О мишке объявили но судну. Ребятки бросили кино и побежали на палубу — раздетые, конечно, так их в перетак.

Все время льдины кажутся живыми существами, которые думают-думают-думают какие-то тягостные думы и способны, не моргая, глядеть на закатное светило. А можно и так решить, что они опустили белые веки и просто бездумно ловят последний солнечный привет.

В 22.20 солнце все-таки утопило себя под горизонт, но нестерпимо яркая оранжевая полоса продолжает гореть.

21.08. В 01.00 окончание ЛК проводки. По чистой воде дошли до Тикси.

РДО от Левы:

«ИДЕМ ИГАРКИ СИРИЮ ВСЕ ЭМОЦИИ ВЫТЕКАЮТ ПЕРВЫХ ТРЕХ СЛОВ ОБНИМАЮ = ЛЕВА».

22.08. 11.45 прошли приемный буй. До 14.30 лежали в дрейфе недалеко от причала.

В порту принято работать без лоцмана, но Юрий Александрович его вызвал, так как не знал этого правила, а в этом месте впервые.

В 15.00 встали к причалу Тикси. Тальманши — студентки водного техникума из Одессы.

Предельная занавешенность «наглядной агитацией».

Начали разгрузку только груза Янского продснаба из трюма № 3. Нет точного тоннажа.

Получил РДО от Астафьевых:

«ДОРОГОЙ ВИТЯ ОКТЯБРЕ БУДЕМ ДОМА ТЕЛЕГРАФИРУЙ ДВА АДРЕСА ГОРОДСКОЙ И ПОЧТОВОЕ ОВСЯНКА КРАСНОЯРСКОГО ДИВНОГОРСКОГО РАЙОНА ОБНИМАЕМ = АСТАФЬЕВЫ».

Перечитывая Бунина, убедился в том, что фабулы, концы, развязки и «выводы на философию» его рассказов забываются на те же сто процентов, что и детективы. Толстовских концов не забудешь, даже ежели тебе по башке оглоблей звезданут. Интересно, что Бунин уже в 24-м году употреблял множественное от «кондуктор» — «кондуктора», а не «кондукторы» («Митина любовь»). Мы же до сей поры внутренне боремся с «шофера», «контейнера»…

У Лескова «учители», а ныне — «учителя».

Рассказываю в рубке желающим, как мы стояли на «Державино» с Фомой Фомичом во главе и решали вопрос о «пикнике на природе», то есть об экскурсии в лес, и как Фомич приказал ходить по лесу строго тройками и держась за руки.

— Ну, что за руки держась — это вы, Виктор Викторович, врете, — говорит Гек.

— Загибаете, — поддержал его Чук.

— А тройками почему? — интересуется Юрий Александрович.

— Медведи тут очень опасные, — объясняю молодому капитану.

— Понял! — восклицает Юрий. — Значит, тройками надо ходить, чтобы медведю сразу было первое, второе и третье, так?

— Точно! — подтверждаю я, хотя до такого объяснения сам ни ввек бы не додумался.

23.08. На проходной поймали грузчика с 600 граммами морковки. Явился мильтон-сержант в штатском с «Административным кодексом РСФСР».

Капитан имеет право и должен обыскивать грузчиков — «необеспечение сохранности груза» — штраф до 30 рублей.

«А как я буду женщин обыскивать?»

Наследил мильтон в каюте сапожищами. Ночью взвешивал морковку секонд.

Доктор Борис Аркадьевич пугает нас с Юрием Александровичем. Сегодня заявил:

— Надо брокеражный журнал завести.

Мы вылупили глаза, и я поинтересовался, что означает «брокеражный». Оказывается, журнал качества продукции, качества приготовления ее и чистоты на камбузе. В этом своем журнале доктор выставляет по трем этим параграфам отметки нашей обслуге по пятибалльной системе.

— Заводите хоть абордажный, — сказали мы с Юрием в один голос.

Дальше док заговорил о хлорировании воды:

— У меня известь слабая. Надо будет по пятнадцать миллилитров на килограмм воды увеличить норму.

— Уморишь! — с истинным страхом заорал капитан. У дока в глазах появился плотоядный блеск.

— В этом вопросе я командую. Могу еще лекцию о столбняке или антиалкогольную.

— Идите к трапу и выполняйте свои вахтенные обязанности, — попросил я нашего эскулапа.

— Помню, в Выборге сделали вдруг всем нам противостолбнячные уколы, — вероятно, по ассоциации вспомнил Юрий Александрович.

— В зад? — поинтересовался я.

— Под лопатку.

— Ну и что дальше?

— Все остолбенели, и караван за борт ушел. На сорок сантиметров тогда перегрузились.

24.08. Нет собак. Жалобы на национализм якутов и их тупость — нет судоводителей и т.д. (нет собак и на Молодежной в Антарктиде).