Последний рейс «Фултона»

– Тебя вместе с Лениным в пломбированном вагоне привезли, – послышался с антресолей тот же неустоявшийся голосишко. – Кайзеровский шпион!..

– Долой!..

– Пущай говорит!..

– Бросай шпиенов в окошко!..

Товарищ Павел сунул руки в карманы распахнутой тужурки. Стоял, раскачиваясь с носков на стоптанные каблуки, ждал тишины.

Крикуны утомились, свистели только с антресолей. Из зала кто-то зверским басом гаркнул:

– Галерка! Цыц!

Свистуны смолкли.

– Умеют меньшевики и эсеры всё с ног на голову ставить, – как гвозди в дерево, вбивал слова в прокуренный зал товарищ Павел. – Вон что выдумали – питерцы в пятом году революцию не поддержали! Врешь, Савинов, революция в Петрограде началась с Кровавого воскресенья! Только твои же дружки – меньшевики из Петроградского Совета – выступили тогда против восстания. Вы, меньшевики, и у нас в городе мутили воду, и в Москве распустили свои дружины раньше, чем настоящие бои начались. Так что не рассказывай нам, кто за нашими спинами отсиживается. Ты сам тогда за границей ошивался, от страха из теплого европейского нужника не вылезал…

В зале громыхнул такой смех, будто лопнул котел под давлением.

Но на помощь Савинову уже спешит к трибуне заволжский меньшевик Михаил Алумов. Черный картуз зажат в кулаке, глаза под густыми бровями сосредоточенные, пронзительные. Под суконным пиджаком светлая рубашка навыпуск, начищенные сапоги без морщин, поскрипывают.

Не поймешь сразу – или простой рабочий во все лучшее оделся, или интеллигент зачем-то рабочим вырядился.

– Наш пострел везде поспел, – покрепче перехватил винтовку Тихон.

– Земляк? – спросил парнишка.

– Инженер из наших мастерских. Таких земляков только на мушке и держать. Умеет мозги наизнанку выворачивать…

И точно: опытный оратор, Алумов заговорил веско, доходчиво. Слушая его, согласно закивали солдаты. По самому больному ударял меньшевик – говорил о земле, которая непаханной лежит и ждет крестьянина, одетого в солдатскую шинель; о мире, которого жаждут матери и жены-солдатки; о том, что в войне, развязанной царем, уже пролиты реки русской крови.

– Правильно! Попил Николашка мужицкой кровушки! – раздалось из толпы солдат.

– Германский империализм – оплот международного капитала – еще не разбит, – размахивал картузом Алумов. – Он зорко следит за делами в России и готов в любую минуту задушить революцию!..

Алумов сделал паузу, перевел черные глаза на окно, где с набережной голой веткой постукивал в стекла высокий тополь. И многие в зале тоже посмотрели на окна – и вправду, не подглядывает ли оттуда международный капитал?

– Я за власть рабочих и крестьян! – напряг голос Алумов. – Я за власть Советов!.. Но я против, чтобы Советы сегодня взяли власть в свои руки!..

Зал притих. Стало слышно, как кто-то в нетерпении скребет каблуками по полу.

– Мы не созрели для управления! У нас нет опыта! У нас нет грамотных людей! Взять сейчас власть – что породить анархию!.. Развал!.. Разруху!.. Сыграть на руку немцам!.. Я тоже за мир, но за мир, заключенный на развалинах Берлина, на костях Вильгельма Гогенцоллерна!

Шаркая ногами, как смертельно уставший человек, Алумов подошел к столу президиума. Савинов услужливо подвинул свободный стул, одобрительно похлопал по плечу. Алумов сел, подперев лобастую голову крепкой рукой.

Из первых рядов, с антресолей бурно хлопали, ретивые повскакивали с мест. В зале, среди рабочих депутатов, хлопки реже. Солдаты чесали затылки, о чем-то переспрашивали друг дружку. Видимо, так и не поняли Алумова – воевать им до победного конца, за чертовы Дарданеллы, или нет?

– Этот будет похитрей Савинова, – вполголоса сказал пожилой красногвардеец. – По усам помазал, а в рот не угодил. Ловкий…

Опять прорывается к трибуне товарищ Павел, спрашивает зал:

– Можно, я задам три вопроса?

– Давай, парень! – поддержали его в рядах, где сидели рабочие.

– Кто из вас за войну до победного конца?

– Дураки перевелись!.. – злыми голосами ответили солдаты.

– Большевики тоже против войны! – улыбнулся товарищ Павел. – Еще вопрос… Нужна вам земля?

– Как же мужику без земли? – чуть не выронил винтовку солдат в прострелянной, с оторванным хлястиком шинели. – Кормилица, чай…

Товарищ Павел повернулся к нему.

– Большевики за передачу всех помещичьих земель трудовому крестьянству!

– С этим мы согласные, это нам подходит, – закивал солдат.

– Последний вопрос… Кому нравится не на себя, а на фабриканта, на заводчика за гроши по двенадцать часов ломить?.. Нет таких?.. И большевики за то, чтобы фабрики и заводы принадлежали не Карзинкину, не Дунаеву, не Вахромееву, а всему народу! Так вот, товарищи, – ни мира, ни земли, ни свободы мы не получим без немедленного перехода всей власти к Советам!..

Антресоли и первые ряды взорвались свистом, улюлюканьем. Сизый табачный дым колыхнулся от истошных криков:

– Шпион!..

– Долой!..

– Арестовать!..

С места в президиуме поднимается длинный, как жердь, с вытянутым лошадиным лицом и захватистыми руками вожак местных эсеров Лаптев. Закричал, перекрывая шум в зале: