Последний рейс «Фултона»

Коротко и ясно – у большевиков только два броневика осталось. На другой день опять бежишь к штабу:

«Противник перенес огонь на левый берег Волги, очевидно потесненный действующими там нашими отрядами».

Все понятно – к городу подходят новые части Добровольческой армии. А французы с англичанами что-то замешкались, так и не прилетели. Говорят, от них даже квартирьеры были, да быстро уехали, хоть бы одним глазком на них посмотреть.

Тянут резину союзники. С такими темпами будут продвигаться, так раньше немцы придут. Впрочем, какая разница? Только бы не большевики. Что там штаб сообщает?

«На передовых линиях минувшие сутки перестрелка и поиск разведчиков. С рассветом противник вновь начал бомбардировать центральную часть города. Бомбардировка, не причиняя городу большого вреда, рассчитана только на угнетение духа граждан, утомленных осадой».

Ничего себе – не причинила вреда: пожары не утихают, жена на улицу едва отпустила. Когда же это кончится, черт возьми! Где же проклятые союзники? Ну-ка, нет ли чего нового в газетке.

«Благодаря энергичной и сплоченной работе всех общественных организаций снабжение граждан продовольствием, водой и медицинской помощью, несмотря на невероятные трудности работы, успешно налаживается. Необходимо собрать силы духа еще на немного дней, перенесенные испытания к этому обязывают. Торжество свободы близко!»

Хм, близко… Федот, да не тот – красные полки близко, а не торжество свободы. Нашли чем хвастать – снабжением… Ни воды, ни хлеба в лавках, хорошо – собственные запасы не иссякли. Пьяные офицеры по квартирам ходят, отбирают паспорта, драгоценности. Во имя чего я страдал? С какой стати я – человек, далекий от политики, – подвергался всем этим ужасам? Почему я должен расплачиваться за безумство горстки заговорщиков? – спрашивал себя городской обыватель. Но, побурчав, опять лелеял тайную мечту о крахе советской власти, снова тешил себя слухами:

«Слышали – чехословаки Кострому взяли, сюда идут…»

«Точные сведения – в Вологде не то французы, не то англичане».

«Сосед рассказывал – у Колчака в Сибири одних аэропланов тыща…»

Так ничему и не научил мятеж городского обывателя…

Семеновским спуском подошли к причалу. И остановились – у берега покачивалась на волне старенькая неутомимая «Пчелка». Пузатые кожуха прострелены, обшарпаны. Корма будто бы еще ниже осела в воду. Веревочные кранцы по бортам порваны в клочья.

Незнакомый конопатый мальчишка-матрос окатывал палубу из ведра. Тихон поднялся в рубку. Рулевой в вылинявшей тельняшке и засученных штанах, ругаясь, протирал грязные стекла рубки:

– Весь пароход загадили беляки. Еще бы неделю ихняя власть продержалась – клопов бы с тараканами развели… Сегодня встретил одного, на почте, мозгляк, работал. Все радовался, офицерам уря кричал. А нынче с метлой улицу подметает. Спрашиваю его: кончились твои господа-то, отвеселился? А он мне, подлец, отвечает: слава богу, что настоящая власть вернулась. И на старуху, говорит, бывает проруха, прозрели мы…

Старичок-капитан уныло жевал горбушку с луковицей. Думая о своем, сипло проговорил:

– Ладно, хоть двигатель не загубили… Тебе чего, товарищ? – спросил он Тихона.

– У вас был матросом один парнишка. Низенький такой, ушастый. Где он?

– А ты кто ему будешь?

Пришлось рассказать о красногвардейском отряде, о барже, о встрече в мятеж.

– Нет больше Витюшки, – выслушав Тихона, мрачно сказал старик. – Явились беляки, привязали колосник на шею – и в Волгу…

– За что?!

– Как мятеж начался, я решил рук не марать, больным прикинулся. Старухе своей наказал: ежели за мной придут – говори, что в тифу. За меня тут помощник заправлял…

– Пьянь-человек, но никто не думал, что сволочь, – добавил рулевой.

– Витька и доложись ему: снимем заключенных с баржи – да к красным… А помощник – в контрразведку, пришли оттуда двое. Вот такие дела, красногвардеец…