«Последний римлянин» Боэций

По мнению Боэция, музыку, «и особенно первую, мировую, следует прежде всего искать в устройстве самого неба, в сочетании элементов или в разнообразии времен года. Ведь невозможно, чтобы махина неба столь быстро двигалась в бесшумном и беззвучном беге»[175]. И даже если звуки, сопутствующие движению небесных тел, не улавливаются человеческим ухом, то это не есть результат их отсутствия, а лишь следствие того, что мы с рождения привыкаем к ним. Между небесными телами существует гармония, «нельзя и представить что-либо иное, что отличалось бы такой слаженностью и было бы столь приспособлено друг к другу»[176].

Второй вид — музыка человеческая. Ее понимает всякий, кто углубляется в самого себя. Ведь «что иное сочетает бестелесную живость разума с телом, как не согласие и некое гармоничное соотношение, подобное тому, которое рождает единое созвучие из низких и высоких голосов? Что иное соединяет друг с другом части души, состоящей, как полагал Аристотель, из частей рациональной и иррациональной? Что связывает друг с другом элементы тела или должным образом согласует одну с другой его части?»[177]. Человеческая музыка — гармония души и тела. Душа, в свою очередь, гармония тела. Трактуя душу в таком аспекте, Боэций ближе скорее не к Аристотелю, на которого ссылается, а к его последователю Аристоксену, испытавшему сильное влияние пифагореизма.

Третий вид музыки — инструментальная. «Она получается либо путем натягивания, например жил, либо путем выдыхания, как в флейтах, либо посредством инструментов, приводимых в движение водой или каким-то ударом, например по вогнутым медным инструментам, отчего получаются различные звуки»[178]. Теория звуковой, инструментальной музыки, казалось бы, и является предметом Боэциевых «Наставлений», но эта теория очень отделена от современной ему музыкальной практики.

Боэцием разрабатывается вопрос о музыкальном этосе (настрое). Боэций полагал, что «ничто так не свойственно человеческой природе, как расслабляться от сладких ладов и укрепляться от противоположных им»[179]. Этому подвластны все возрасты и все темпераменты. Ссылаясь на Платона, автор «Наставлений» развивает далее мысль о взаимосвязи между различием ладов и различием в нравах. Исходя из того, что «подобие дружественно, а отсутствие подобия ненавистно и разделено на противоположности», он приходит к выводу: «Распутный дух или получает наслаждение от разнузданных ладов, или при частом восприятии их расслабляется и бывает побежден ими. Наоборот, ум суровый или радуется более энергичным ладам, или закаляется ими».

Согласно своему характеру, каждое племя более склонно к какому-либо определенному ладу, наиболее соответствующему ему своим этосом. По имени племени получал название и излюбленный им лад, например лидийский, фригийский, дорийский. «Веселит же каждое племя лад, соответствующий его характеру, и не может случиться, чтобы мягкое сочеталось с жестким, жесткое с мягким и радовалось этому, но, как говорится, любовь и наслаждение обретают меру через подобие. Вот почему Платон полагает, что прежде всего следует опасаться какой-либо перемены в уравновешенной музыке. Он утверждает, что в государстве нет большей опасности для нравов, чем постепенный отказ от музыки стыдливой и скромной»[180]. Платон самым подходящим ладом для воспитания юношества считал дорийский (суровый, мужественный и строгий) и допускал использование фригийского. Аристотель критиковал Платона за это допущение, потому что фригийский лад носит разнузданный, оргиастический характер. Боэций не акцентирует внимание на характеристиках этоса каждого лада в отдельности. Он лишь отмечает, что «народы более суровые наслаждаются более жестокими ладами гетов[181], а люди более мягкие — ладами средними»[182].

Музыка оказывает такое сильное воздействие на людей потому, что «нет лучшего пути учения, чем через уши. Поскольку, стало быть, через них достигают глубин души ритмы и лады, нет сомнения, что они-то и воздействуют на чувства, делая их сообразными им самим»[183]. Очевидно, что для Боэция музыка важна не как способ внутреннего самовыражения человека, но как средство воздействия на его нравственное состояние. Он подчеркивает лишь одну сторону музыки, что свойственно античной эстетике в целом, отводившей музыке чаще прикладную роль. В период античности музыкальное искусство считалось скорее упражнением, чем выражением души, подобно тому как гимнастика служила упражнением для тела. Музыкальное воспитание призвано было наилучшим образом формировать общественного человека, отсюда и тяготение древних к ладам сдержанным и мужественным.