Встречаясь со студентами Усть-Каменогорского строительно-дорожного института, скромный исполнитель роли Софрона дополнил свой рассказ некоторыми деталями: «А когда я ее пытался обнять, это все видел в маленькое окошко Дима Горин. И когда остановилась машина, он, намотав предварительно кепку на кулак, должен был бить меня в челюсть. Теперь начинается самое страшное. В кино – это самый реалистический вид искусства – все должно делаться по-настоящему. Экран большой, лицо громадное – метра три величиной. И поэтому, если вы не донесете кулак до лица – сразу видно… Так вот, все делается по-настоящему… Эту сцену мы снимали девять дублей подряд, потому что шел дождь, и все время у оператора был брак… Поэтому я действовал по Евангелию – подставлял другую щеку, чтобы не распухала одна сторона лица больше другой».
Позже судьба разбросала Конюхову и Высоцкого в разные стороны лет эдак на пятнадцать. Но при случайных встречах они искренне радовались друг другу.
– Володечка!
– Ой, Танюша! Здравствуй! Как дела?
– Да нормально. Володечка, я так хочу увидеть тебя в роли Гамлета! Ну пригласи меня, пожалуйста. Я знаю, что к вам, на Таганку, не попасть…
– Хорошо, хорошо, обязательно.
Последний раз – мимолетно, на бегу, в 80-м в Останкинском телецентре. Нечаянно столкнувшись, Конюхова вскрикнула:
– Володечка!
«От неожиданности вскрикнула, – рассказывала она. – Было такое удивление… Я слышала уже, что он очень тяжело болен, что у него симптомы какого-то заболевания, печени или что-то еще, какие-то слухи по Москве ходили, что он уехал и больше не приедет… Он поворачивается… И он мне показался таким маленьким, щупленьким, худеньким, цвет лица меня поразил, землисто-желтого какого-то цвета, и еще это солнце… А я вроде такая здоровая тетка… И в его глазах засветились вот такие огоньки, засверкали: «Моя маленькая!» – и пошел так с распростертыми объятиями, мы так обнялись… А в это время меня за шиворот уже тянут: давай, Таня, опаздываем! А я к нему: «Володечка, Володечка, будь счастлив, дорогой, я тебя так люблю, я тебя так люблю!» И c этими словами я убежала…»
В том же 1961 году – благодаря кино! – случился молниеносный, как, впрочем, и многое другое в жизни Высоцкого, роман с Людмилой Абрамовой, будущей матерью двух его сыновей.
Вечный второй режиссер «Ленфильма» многоопытная Анна Давыдовна Тубеншляк десантировалась в Москву в поисках актеров для будущего фильма «713-й просит посадку». Просматривала картотеки на студиях, ходила по театрам. В Пушкинском обратила внимание на молодого актера: «У него было очень любопытное, неординарное лицо». Познакомились, обменялись координатами, условились о вызове на пробы. Правда, народный и всенародный мэтр театра и кино Борис Чирков, работавший тогда в Пушкинском, довольно скептически отнесся к ее выбору:
– Смотри, Аня, натерпишься с ним. Хотя парень и одаренный.
Но Анна Давыдовна все же отстояла свой выбор. Летом Высоцкий был вызван на пробы в Питер. А в начале осени – уже на съемки.
Только на какие шиши? Спасибо, Аркан Свидерский выручил – раздобыл деньжат на поездку. Проводы устроили дома у Кохановского. После застолья всей компанией отправились на Ленинградский вокзал. Всем им ужасно нравилось, что друг их едет не просто так, а в киноэкспедицию
. Звучит!В окне вагона Миша Туманишвили сразу заметил красивую молодую женщину. Толкнул локтем приятеля: смотри! Тубеншляк, которая отправляла «своих» в Питер, подсказала: это тоже актриса, Люся Абрамова, будет сниматься в «713-м…». Миша возьми да и ляпни в шутку: «Смотри, Вовка, чтобы эту девочку из Ленинграда обязательно привез!»
Впрочем, Люся, девушка гордая и независимая, к мужским знакам внимания давно привычная, глаз поднять на подвыпившую компанию не пожелала. И позже говорила: «Если верить тому, что Володя видел меня на вокзале в Москве и запомнил, – он-то знал… А я не знала».
По свидетельству Свидерского, дальше события на вокзале развивались по стандартному сценарию. Кохановский рванул в привокзальный буфет за «посошком». Пока гонец отсутствовал, в купе травили анкедоты, расчехлили гитару и совсем уж кстати вспомнили старую, еще довоенную песню легендарного Максима, по которой Бориса Петровича Чиркова все узнавали и пускали всюду.
А Кохановский словно сгинул. Когда любопытствующий Аркадий Свидерский выглянул в коридор, проводница его «успокоила»: «Милый, да мы уж полчаса как едем…»
В поезде свидание Владимира с Люсей, к счастью, не состоялось. Почему «к счастью»? А то вроде неизвестно, чем обычно заканчиваются подобные знакомства – по окончании пути обязательно возникает обоюдное жгучее желание поскорее, раз и навсегда распрощаться. С попутчиком. И с попутчицей.