Последний романтик

Зал замер. Лампы на сцене были раскалены, но меня охватило холодом, словно по моим венам тек лед. Я задрожала. На лбу, вдоль линии волос, выступили капли пота. Я всегда отказывалась публично отвечать на этот вопрос. И частным образом тоже; даже Генри не знал всей правды. Но, конечно же, я должна была быть сегодня готова к нему. Не потому ли я согласилась выступить в последний раз? Не для того ли я сейчас была здесь? Чтобы рассказать наконец эту историю.

Давние сожаления застряли в моем горле, лишив голоса. Я откашлялась.

– Луна – это, конечно, испанское слово, обозначающее луну, – сказала я. – В самой поэме скрыто много метафор, много символов, обозначающих различные вещи. Я, дорогая моя, написала ее семьдесят пять лет назад. Твоя мама, ты и все здесь, – я помахала залу рукой, – вы все знаете, что поэма теперь значит гораздо больше, чем я сама.

Луна, стоящая передо мной, расстроенно покачала головой. Ей на глаза упала прядь волос, и она отбросила ее.

– Нет. Я имела в виду настоящую женщину. Мама всегда говорила, что был кто-то, кого звали Луна.

Я выпрямила спину и услышала, как от этого движения у меня внутри хрустнули кости. Я не часто оказывалась на виду. Дома у меня были садовник, личный ассистент, домоправительница и кухарка. Я жила с Генри, вторым мужем, но именно я управляла домом и отдавала распоряжения. Кто-то может назвать меня властной, я же предпочитаю считать это уверенностью в себе. Девочка тоже была уверена в себе, я видела это в развороте ее плеч, в сжатии губ.

Как описать ту, первую, Луну? Я видела Луну Эрнандес только однажды. В ту ночь, когда ветер сорвал и бросил на дорогу три ветви, а листья кружили свой безумный хоровод. Десятилетия, целую жизнь назад. Та Луна росла и менялась в моем воображении, пока почти не исчезла из виду. Были ее глаза карими или серыми? А родинка, была она на правой или на левой скуле? Что читалось на ее лице той ночью – сожаление или просто пренебрежение?

– Я написала поэму о любви, – начала я, обращаясь к толпе. – Но тут есть некоторые ограничения. Определенные недостатки. Видите ли, сама я всегда опасалась любви. Ее обещания слишком головокружительны, причины неясны, а истоки – грязнее грязи. – Тут я услышала раздавшийся из зала смешок. – Да, грязи! – воскликнула я в направлении этого смешка. – Когда я была молодой, то пыталась препарировать любовь, разложив ее на столе под ярким светом, потыкать, рассмотреть и разобрать на составляющие. Годами я считала, что возможно выделить ее основу и ядро, а найдя этот главный элемент, взращивать его, словно розу, и получить в результате нечто прекрасное. Тогда я была романтиком. Я не понимала, что предательство невозможно предотвратить. Даже если прожить достаточно долго и правильно для того, чтобы узнать любовь, все ее проявления и темные стороны, то все равно ошибешься. И разобьешь чье-то сердце. В сказках не говорится об этом. И в поэзии тоже.

Я замолчала.

– Вы не отвечаете на вопрос, – сказала Луна.

Она стояла, скрестив руки на груди и опустив голову.

– Я расскажу вам историю, – ответила я. – В наши трудные времена истории очень важны. В некотором смысле истории – это все, что есть у нас для того, чтобы понять наше будущее.

Луна отодвинулась от микрофона. Она внимательно слушала, и все слушали, слегка наклонив вперед плечи, с вниманием и любопытством.

– Однажды, давным-давно, – начала я, – жили-были отец и мать, и четверо детей, три девочки и один мальчик. Они жили все вместе в доме, таком же, как и все другие дома, в маленьком городке, таком же, как все другие городки, и до поры до времени были счастливы. – Я замолчала, и все лица в зале, все эти глаза уставились на меня. – А потом… – Я сбилась и снова замолчала. Отхлебнула воды из стакана. – А потом наступила Пауза. Тогда-то все и началось. Наша мама не хотела, чтобы так вышло, нет, но это история про ошибки и провалы любви, и Пауза была самым первым, что случилось тогда.

Часть I Бексли

Глава 1

Наш отец умер весной 1981 года. Эллис Эвери Скиннер, тридцать четыре года, небольшая лысина на затылке. Каждое утро он старательно прикрывал ее несколькими прядями. Мы жили в небольшом городке Бексли, Коннектикут, где у нашего отца была зубоврачебная клиника, там он и работал. В момент, когда его сердце остановилось, он как раз натягивал пару голубых резиновых перчаток, а его утренняя пациентка, миссис Липтон, лежала перед ним на откинутом кресле, глубоко дыша в маске со сладковатым хлороформом.

– Ох, – произнес отец, боком оседая на пол.

– Доктор Скиннер? – Миссис Липтон приподнялась в кресле. Она была сонной и вялой, но, увидев отца на полу, испугалась.

Он дернулся раз, другой, и тут миссис Липтон завизжала.

Выражение его лица, как она позднее рассказывала нашей матери, было покорным и невероятно изумленным.