Последний Рубеж

– «Упакуйте свои заботы», – не задумываясь, оборвал Джим.

– Мы что, уезжаем, капитан? – обернулся к нему Спок.

Маккой был наверху блаженства и, перехватив инициативу, ответил вместо Кирка:

– Что вы, Спок? Было бы преступлением раньше времени покинуть эти места. Мы перебираем песни, ищем подходящую для нашего трио.

– «Кажется, она меня любила», – вмешался Джим.

– Нет, – забраковал песню Маккой, – слишком сентиментально. О! Я вспомнил: «Греби, греби, греби на своей лодке».

– Отлично, – поддержал его Джим. – Ты, конечно, знаешь ее, Спок?

– Никогда не слышал.

– Это не имеет значение. Ты выучишь ее за считанные секунды. Слова просты и грубы, как весло… Слушай и запоминай: «Греби, греби, греби на своей лодке вниз, вниз по реке, весело, весело, весело. Но жизнь – это грезы», – продекламировал Джим.

Спок выгнул бровь:

– Слова простые, но в них нет логики.

– Песни не всегда логичны, Спок. И какое тебе дело до логики в такой хороший вечер? Мы с доктором начнем, а когда дадим тебе знак, можешь присоединяться к нам, если захочешь.

Доктор прокашлялся, облизал губы и на всякий случай предостерег себя от критики:

– Но не говорите потом, что это – моя затея.

Он запел хриплым, не очень приятным голосом, но в нужной тональности. Когда он в третий раз повторил «греби», Джим присоединился к нему и после трижды повторенного «весело» сделал знак Споку вступать, но тот отрицательно покачал головой, хотя и продолжал слушать с видимым интересом.

Оборвав песню, Кирк с легким раздражением спросил:

– Что случилось, Спок? Почему ты не присоединяешься к нам?

– Я пытался вникнуть в смысл слов, – ответил Спок, – и должен признаться, что я…

Доктор безнадежно взмахнув руками, простонал:

– О, ты, сын зеленокровного вулканца, пойми ты, что это – песня. Ее нужно просто пе-еть. Слова неважны. Важно хорошо провести время, исполняя песню.

Спок молча выслушал упрек и спросил с глубочайшей искренностью:

– Прошу прощения, доктор Маккой, но разве мы плохо проводим время?

Маккой закатил глаза к небу:

– Сдаюсь! Я потерял последнюю надежду полюбить его живого больше, чем мертвого. Прости меня, Боже!

– Кажется, мы отпели свое у костра. Так почему бы нам не назвать это позднее время ночью и не отправиться бай-бай? – спросил Джим.

Веселое настроение не покинуло его, но «секретный ингредиент» начинал оказывать свое действие на его усталое и не совсем здоровое тело. «Отдохнуть, выспаться, – подумал Кирк, – а утром со свежими силами опять сойтись с Эль Кэпом лицом к лицу.»

– Через мой труп! Только через мой труп! – с истеричным хрипом возопил Маккой, возвращая Кирка к действительности.

Оказывается, он произнес в слух то, о чем про себя размышлял весь остаток дня. Укоряя себя за потерю контроля над собой, за излишнюю расслабленность, он ответил:

– Не надо так громко, дружище. До утра тебе, по крайней мере, не придется умирать.

И в отчужденном молчании они начали укладываться спать.

Минут двадцать Кирк маялся в своем спальном мешке, стараясь уснуть, не обращая внимания на громкий храп Маккоя. Он уже погружался в сон, когда раздался голос Спока, который несомненно знал, что он не спит:

– Капитан?

– Мы в отпуске, Спок, называйте меня Джимом.

– Джим?

– Что такое, Спок?

После драматической паузы, Спок глубокомысленно изрек:

– Жизнь – не грезы.

– Усните, Спок. Сон – лучшее доказательство того, что такое жизнь.

* * *

В задней комнате Парадиз-салона сидели все три дипломата: Дар, как застывшая восковая кукла, держалась прямо, не касаясь до омерзения грязной спинки кресла; Телбот, придвинув свое кресло вплотную к Кейтлин, утопал в нем по самую грудь, спрятав под столом свои длинные ноги; Коррд полусидел, полулежал, заняв своим обширнейшим задом кряхтящее от непомерной тяжести кресло, а перегруженной алкоголем головой и подложенными под нее и широко распластанными руками – стол. Он был невменяем от перепавшей ему перед самым пленом дармовой выпивки и, судя по бессмысленной ухмылке, с которой он изредка отрывал свою голову от стола, – как никогда счастлив. Он не видел ни своих коллег, в тягостном молчании ожидавших неизвестно чего, ни жалкого вида поселенца, топтавшегося у выхода с ружьем в руках.

Телбот завидовал Коррду острой завистью и жалел, что не составил ему компанию за стойкой бармена, а потратил все то время на дурацкий, никому не нужный коммутатор. Хорошо было бы пристроиться на столе рядом с Коррдом и с блаженной ухмылкой идиота плевать на все и вся и… не думать, не думать.

Он оторвал дрожащую руку от подлокотника кресла, провел ею по покрытому испариной лбу – ладонь стала влажной и липкой. И Телботу захотелось выпить, так захотелось, что за глоток самого низкопробного алкоголя он отдал бы все на свете и свою жизнь включительно. Недавние оглушительно-не правдоподобные события слишком быстро отрезвили его, в голове прояснилось, и он мог соображать, то есть думать.