То он наведается под Ялту в ее «коммунку», то она приедет в Севастополь и встретится с ним на Минной пристани в Южной бухте, где приятель Прохорова служил начальником охраны провиантского склада. Усевшись где-нибудь в уголочке темного, заваленного всякими грузами складского помещения, Катя и Леша поговорят потихоньку и разойдутся до следующей встречи.
После одной такой встречи Катя прибежала в большой тревоге к отцу, заночевала у него на пароходе.
И вот какой разговор был у них этой ночью под мерное покачивание и скрип старого парохода, превращенного в человеческое жилье.
Катя.
Папочка, послушай, ты должен нам помочь в одном деле!Он.
В каком?Она.
Перекрестись, как обычно делаешь. Можешь, можешь, я разрешаю, потому что дело такое… Только ты не пугайся, а слушай.Он.
Слушаю, дочка, слушаю тебя.Она.
Нам нужен динамит.Он
Она.
Я это все знаю. Видишь ли, динамит у нас есть… Был, вернее.Он.
Ничего не понимаю!Тут Катя рассказала — из Одессы прибыл в Евпаторию один товарищ с грузом динамита, денег и оружия. Товарищ попался, и груз застрял.
Катя.
Груз в бочках и уже переброшен поближе сюда, под Бахчисарай. Нужен грузовик, у вас он в «Казино» есть, я видела, как он подвозит в ваш ресторан продукты. Похлопочи, а? Шофера мы подкупим, скажем, что в бочках вино из Массандры, куплено для контрабанды, что ли.Он
Она.
Так я же сказала: динамит!Он
Она.
Леша как раз при бочках и дежурит… там… в Бахчисарае.Он.
Легко сказать… Бочек сколько?Она
Он.
А куда их?Она.
Адрес знает только Леша.Он.
С ума сойти!Она.
На деньги. Ну, бери же! Это для шофера. Завтра, ладно?Пока шел этот разговор, с лица Кати не сходило хмурое выражение. Она часто вздыхала, морщилась. Даже и тогда, когда Иннокентий Павлович дал согласие, из глаз Кати не исчез отблеск какого-то недовольства. Казалось, она начинала замечать в отце нечто такое, что ей не нравилось. И он это почувствовал, как видно, и несколько раз повторил: «Сделаю, постараюсь, надо же!..»
Утром он ушел рано, когда Катя еще спала. Не пробило и девяти часов, как Иннокентий Павлович вернулся и сообщил:
— Все сделано. Поехал шофер.
Катя сидела у зеркала и причесывалась. Услышав слова отца, радостно вскрикнула, вскочила, обняла его.
— Ты молодец, папочка! Ты герой! Нет, ты настоящий артист!
Он покачал головой:
— Какой я, это еще вопрос. А вот ты, доченька, действительно артистка! Ты сильная, а я тут до тебя не раз, бывало, падал духом. А с твоим приездом как-то приободрился, лучше стал себя чувствовать, и, знаешь, коллеги мои говорят, даже лучше играть стал! Вот что ты принесла с собой, и за одно это низкий тебе поклон, доченька!
Он дернулся и в самом деле хотел поклониться, но Катя удержала его.
В этот день она снова повидалась с Лешей в Южной бухте и от него узнала, что все пять бочек доставлены к его приятелю на склад и там спрятаны. На радостях Катя поцеловала Прохорова, и он вдруг сказал ей:
— Поженимся, а? Давай!
Она только рассмеялась в ответ, вынула из сумочки сигару и протянула Леше.
Часть пятая
ДАЕШЬ КРЫМ!
1
Крым, Крым, Крым!.. У всех он был на устах в ту осень. Действительно, теперь, казалось, весь мир начинает следить за ходом событий, разыгрывавшихся в преддверии Крыма — в Таврии, где борьба усиливалась.
В дни, когда Саша, потрясенная всем, что перед ней происходило, сидела в Москве на съезде комсомола, в Таврии шли ожесточенные бои. Никогда Саша с таким волнением не бралась за газету, как в те дни. Писали в «Правде» и «Известиях» о Южном фронте мелким шрифтом и очень коротко:
«
Или:
«На Крымском участке фронта наши части ведут упорные бои с конницей противника».
Подобно Саше, жадно набрасывались на свежие номера газет и другие делегаты съезда. Перед началом утренних заседаний все азартно шелестели газетами, перебрасывались замечаниями:
— Что у вас там на Западном?
— Да ничего… Как будто идет дело на мир с поляками.
— А у нас на врангелевском еще все впереди.