Читаем Последний рубеж полностью

— Пощупаем, пощупаем, може, и буржуазия якась знайдется. Поховались, сучьи сыны!

Ищут «буржуазию», а отнимают у перепуганных пассажиров их жалкие торбы и корзины, лишают последнего рублика. Деньги и так ничего не стоят, черт с ними, а, скажем, сапоги, которые у тебя снимают, жалко; сапоги дороги; и пиджак, ежели он еще не совсем заношен, тоже жалко, когда остаешься без него, — поди достань другой, да еще в дороге. Ну что тут поделаешь, не расставаться же с жизнью из-за сапог или пиджака, — отдаешь, на, бери! Что тут поделаешь, куда денешься, когда на тебя наставляют револьвер или обрез.

В глазах ограбленных, вернее в душе, — страшная ненависть и презрение к бандитам, а с виду — покорное смирение и немая мольба о пощаде. И стоишь, подняв руки, пока тебя обшаривают. Ну, действительно, «что поделаешь и куда денешься?» — как часто эти выражения помогают нам примиряться даже с тем, с чем никак не следует примиряться, а мы пробормочем вслух или про себя эти самые слова и готовы уже на все рукой махнуть.

«Что же, — спросите вы, — так повели себя все?» Нет, конечно. Все было в ту ночь — и трусость, и отвага; и, разумеется, в достойном поведении Орлика и Катеньки можете не сомневаться. Они, как и некоторые другие пассажиры поезда, не дали себя ни раздевать, ни грабить.

Собственно, им повезло. Еще прежде чем оба наших путника успели выскочить наружу, среди бандитов произошел переполох. В ночи, несмотря на крики и стрельбу, ясно послышались грохочущие железом звуки приближающегося поезда. Грохот был тяжелый, от него земля тряслась. Не бронепоезд ли?

Бандиты повыскакивали из теплушек, и слышно было, как они в тревоге совещаются, что им дальше делать.

— То «Красный Питер», братва, надо тикать! — говорил один. — Он тут и вчера вечером курсировал, наши его бачили!

— Мабудь, он, — соглашался другой, — только он сюда не подойдет: мост!

Паника, охватившая самих налетчиков, однако, не принесла спасения пассажирам эшелона. Перед нападением банда разобрала деревянный мост, чтобы не дать эшелону дальше дороги. А бронепоезд — наверно, то был он — приближался как раз с севера и близко подойти к месту, где орудовала сейчас банда, не мог бы — мешала река.

Заминка все же позволила многим пассажирам выскочить из теплушек и попрятаться в кустах по обе стороны железнодорожного полотна. Последовали этому примеру Орлик и Катя. При них воинские документы и оружие, и тут уж, верно, никуда не денешься — обоим грозила смертная расправа на месте. Тем более, у них и крестиков-то не было на шее, а бандиты прежде всего начинали обыск с этого места — с шеи, есть ли на ней крестик. И хоть все равно грабили, но, если человек без оружия, не комиссар и не коммунист, — к стенке не ставили.

У бандитов были пулеметы на тачанках, так что даже те пассажиры, которые имели при себе оружие, ничего не смогли бы сделать. Все же человек десять вооруженных собрались невдалеке от паровоза, у кирпичной путевой будки, и порешили отстреливаться до последнего. Вот к ним-то и присоединились наши герои. Между тем бронепоезд уже светил прожектором где-то за поворотом дороги; скоро он упрется с той стороны в остатки разрушенного моста и сюда подойти не сможет. Надо продержаться хотя бы час.

— Скосят нас тут из пулемета, — сказал поездной слесарь, который тоже оказался здесь, у будки. — Надо к реке спуститься, там безопаснее. — Он еще посоветовал: — А кому-нибудь, ребята, хорошо бы на ту сторону переплыть и стрельбу поднять, чтоб с бронепоезда услыхали и пришли на помощь.

Разумеется, первым вызвался Орлик — он среди днепровских плавней вырос, что ему эта темнеющая чуть поодаль неизвестная речка! Он только не понял, зачем подымать стрельбу на том берегу, когда можно открыть огонь из револьверов и на этом. Тут уж ему другие объяснили: бандиты вон, видишь, притихли, грабеж продолжают, но уже без шума, а стрельбу совсем прекратили.

— А как начнем тут палить, они нас прикончат в момент, — говорили Орлику. — Так что давай, валяй, ты молодой, шустрый, крой, браток, на тот берег, да поживей!

Все это Орлику объяснили, пока спускались по откосу вниз к пахнувшей теплом реке. Вся надежда была на то, что на бронепоезде услышат стрельбу Орлика и придет помощь. На беду, стук бронепоезда притих — он где-то там вдруг остановился.

В общем, доводы были резонные, Орлик с ними согласился и пополз к тому месту, где чернел мост. Катя, разумеется, не оставила друга. Еще бы, чем она хуже — плавать не умеет, что ли? Да и вообще ей тоже хочется на тот берег, и все такое. Ладно, пускай так. Орлик успел своим кошачьим зрением заметить темное пятно под ближней ракитой и определить: там покачивается на воде лодочка.

— Давай туда, — скомандовал Орлик.

— Давай туда, — повторила команду Катя.

— За мной.

— Есть за тобой!

— Тут осторожней ползи. Яма.

Под ракитой у берега действительно оказалась лодочка-плоскодонка. Привязана к колышку, какой-то рыбак ее тут держит. Орлик нащупал на днище весло и уселся с ним на корме, а Кате велел распластаться по днищу.

— Ну! — пришлось Орлику повторить команду. — Давай, Катя, живей, живей!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза