Последний рубеж

Эйдеман только слегка покашливал, читая вместе с Уборевичем телеграфную ленту. Когда в ней появлялась его фамилия, он выпрямлялся, подтягивался, будто воочию видел перед собой командующего фронтом. Ощущение в самом деле было такое, будто все трое стоят рядом, но говорить могут только по очереди, когда закончит другой и его аппарат перейдет на прием.

— Александр Ильич! Здравствуйте. У аппарата Эйдеман, — отстукивала теперь Катя. — Хочу заверить вас, Александр Ильич, я приложу все силы, чтобы оправдать доверие.

— Очень хорошо, действуйте! Ио одно твердо усвойте: вы будете иметь дело со Слащевым, а это хитрый враг. Не давайте ему прежде времени втянуть вашу группу в бой, пока у вас все не будет готово. Подкрепления вам идут!

— Есть, Александр Ильич. Учту.

— Желаю успеха! Все!

Последнюю часть разговора мы сочли возможным привести, так как она более доступна нашему пониманию. Все же можно уловить, на что особенно напирал в своих директивах Егоров, не правда ли? Обращают на себя внимание слова: «Не давайте Слащеву прежде времени втянуть вашу группу в бой, пока все не будет готово». Несомненно, за этим крылся какой-то замысел, осуществление которого требовало, как можно догадаться, тщательной подготовки и концентрации сил.

Эйдемана разговор с командующим фронтом ободрил, он развеселился и сказал под конец Кате, что готов прямо-таки расцеловать ее за все принятое по прямому проводу, а особенно за слова: «Подкрепления вам идут!..»

— Ну при чем тут я? — стеснительно пожимала плечами Катя. — Аппарат принял. Мое дело маленькое.

— Нет, нет, нет! — твердил Эйдеман. — У вас определенно рука счастливая!..

Могла ли тогда Катя предположить, что Егоров лет через пятнадцать будет первым заместителем наркома обороны Советского Союза, Уборевич станет в эти же годы командующим Белорусским военным округом, а Эйдеман будет в течение семи лет руководить Военной академией им. Фрунзе и еще пять лет — работой Центрального совета Осоавиахима. Как не признать, что Кате повезло… Крупнейшие военные деятели находились рядом с нею, и если их будущее она, конечно, не могла предугадать, все же чувствовала: люди перед ней необыкновенные… Впрочем, их необыкновенность Катя воспринимала как должное; мы видели, как она отнеслась к разговорам пожилых штабистов о молодости многих командармов и комдивов, выдвинувшихся своим талантом за годы гражданской войны. Помните? «Так и должно быть», — написала Катя в дневнике.

С приездом Уборевича в штабе пошли совещания, все завертелось, началась перестановка людей, она коснулась и Кати: вдруг ей объявили, что она переводится на новое место. При только что сформированной Правобережной группе войск (в составе той же 13-й армии) создается свой штаб и узел связи, где Кате и предстояло работать. Кате стало понятно: это Эйдеман похлопотал, чтоб ее перевели к нему.

Надо так надо. Она даже обрадовалась, когда разобралась по карте (научилась за войну), где вероятнее всего будет стоять штаб новой ударной группы войск Эйдемана. Ехать предписывалось до станции Апостолово, оттуда почти рукой подать до Берислава, а рядом с ним — Днепр! Ведь это так близко от родных мест ее детства! По ту сторону Днепра — Каховка, и, хотя городок занят врагом, все же будет теплее на душе от одного сознания, что он так близко, рядом.

Катя быстро собралась, упаковала свой рюкзачок и перед отъездом зашла в экспедицию штаба узнать, нет ли ей писем от Орлика, где он сейчас, друг закадычный, жив ли? Катя все надеялась получить весточку.

Весточки не было. Что-то случилось с ним?

Катя тревожилась, не знала, что и думать.

Не выходил из головы и политотделец. Пожалуй, о нем Катя тревожилась даже больше, чем об Орлике, хотя самой было совестно: в самом-то деле, кто ей и что ей этот лохматый Борис? С детских лет Катя не раз слышала в доме любимую ее отцом знаменитую фразу из «Гамлета»: «Что он Гекубе, и что ему Гекуба?» Как ни корила себя Катя, сколько ни твердила эту фразу, как ни старалась просто даже не думать о политотдельце, а ничего поделать с собой не могла. Все думала и думала о нем, представляла себе, как на красноармейских митингах, на передовой, в окопах, он поднимает дух бойцов горячими призывами стоять насмерть, зовет быть верными долгу и революции.

Быстрый, порывистый, в вечно сдвинутом набок шлеме с красноармейской звездой, несется он по фронту и где жарче, туда лезет первым. Такой он человек, Борис.

«Лучше верной подруги ничего нет», — говорила себе Катя, а что-то глубоко сидящее в душе решительно сопротивлялось и твердило, что превыше всего для девушки, если только она настоящая женщина и чувство у нее сильное, — это любимый. И что бы ни случилось с Орликом… Да что Орлик, что мне Орлик, черт возьми! Даже если бы солнце вдруг пропало и Земля перевернулась, главным все равно остается то чувство, которое издревле воспевают все поэты мира…

Любимый человек рядом. Как он дорог! Довольно порой хоть краешком глаза его увидеть. Только и всего. Повидать его хотя бы издали. И знать, что он жив, здоров. И достаточно. Уже и этого надолго хватит…