Последний рубеж

— Нас становилось все меньше, а война разгоралась с новой силой. Больше уже никто не говорил о новых жизненных пространствах, вопрос теперь ставился иначе, говорили о том, что на карту теперь брошено физическое выживание земной цивилизации. — Иван перевел дыхание. — Родилось и выросло новое поколение, а нас, тех, кто помнил начало войны, можно было сосчитать по пальцам, те, кто лгал, развязывая бойню, умерли, с них уже невозможно было спросить, взять за глотку, и я понял, — мое единственное предназначение среди творящегося вокруг безумия — воевать так, чтобы спасти как можно больше молодых ребят, что приходили под мое начало.

— Я заметила, что люди верят тебе абсолютно. — Произнесла Лада, взяв Ивана за руку. Они медленно пошли вдоль кромки прибоя, вокруг стремительно падали сумерки, теплый закатный ветер нес со стороны океана запахи соленых брызг…

— Безумие поразило всех. — Иван ощущал тепло ее ладони и искал в себе силы говорить дальше, потому что Лада оказалась именно тем человеком, кто мог беспристрастно выслушать его, и, быть может, вынести вердикт, или дать совет? — Гонка вооружений и технологий породила машины небывалой степени адаптивности и надежности, но они предатели, потенциальные предатели и убийцы, потому что такими их сконструировали люди. Мы пожинаем то, что создала наша ненависть.

— Ты говоришь об искусственных интеллектах?

— Да. Модули «Одиночка» выпускавшиеся в последние годы войны, настроены особым образом: если в кресло пилот-ложемента садиться новый пилот, то «Одиночка» получив через прямой нейросенсорный контакт доступ к его рассудку, мыслям, производит свою оценку человеческого разума. Не многие знают, что последняя модель «Одиночки» снабжена дополнительным модулем адаптации: Система, проанализировав поступающие команды, может подчиниться абсолютно не опытному пилоту, который действительно желает воевать, и заблокирует доступ к управлению человеку пусть опытному в вопросах ведения боевых действий, но негативно оценивающему их целесообразность. Понимаешь до чего мы дошли? Машины производят селекцию людей, они примут, и будут терпеливо, покорно обучать кровожадных кочевников, потому что их помыслы соответствуют программным задачам боевой машины, но отвергнут и даже попытаются уничтожить человека, который, осознал бессмысленность этой бойни.

— Значит ширианцы, о которых мне рассказал Кайманов, смогут развязать новую войну?

— Смогут. Набьют себе шишек, потеряют много воинов, но в конечном итоге добьются успеха. Кибернетические системы по большинству будут действовать самостоятельно, исполняя все рутинные операции, им необходима лишь воля человека, придающая неодухотворенной системе внешний источник смысла существования. И Воронцов, которому я передал информацию, прекрасно осведомлен об этом. Но ты видела — фрегат колоний нанес удар по переданным мной координатам, считая, что тем самым уничтожит колонию Афины.

— Если адмирал отпустил ширианцев, значит, ему выгодно чтобы снова вспыхнула война?

— Выходит так. — Согласился Шайгалов.

— Иван, я многое поняла из твоих слов. Ты надеялся обрести новую жизнь, дать своим людям шанс забыть о войне. И сейчас твоя душа разрывается между несбывшимися надеждами и сигналом рассудка, предрекающим новый виток кровавого безумия. Ты пытаешься отречься от своей судьбы, но так не бывает. Ты не найдешь покоя. Никогда и нигде.

Шайгалов остановился.

Глаза Лады светились в темноте таинственным блеском.

— Ты, никогда не знавшая войны говоришь мне о долге офицера? Предлагаешь нести до конца свое бремя воина?!

— Ошибаешься Иван. Ты сам избрал свой путь, ты научился жить по справедливости, защищать людей, совершая почти невозможное. Ты сберег много жизней, и сейчас отрекаешься от самого себя. Вот все, что я вижу.

* * *

Слова Лады вновь перевернули душу Шайгалова.

Он не понимал, что происходит.

Запрокинув голову, он смотрел на звезды и думал, что остался один, но это было не так.

Просто очередная развилка судьбы, порождала нечеткость сознания, нити вероятностей уходили в неопределенность, следовало сделать выбор и поставить точку.

Тепло ее ладони жгло руку.

Тридцать лет ты воевал за других, пытаясь среди определенности приказов вести свою линию судьбы. Теперь ты свободен, волен в праве выбора, так почему колеблешься?

Год прошел. Год, за который в оттаявшую душу пришло столько нового, неизведанного, и вот опять, с головой в омут безумия?

Нет, это будет не безумие, Иван — нашептывал внутренний голос. — Ты сможешь отпустить Кайманова одного? Позволишь себе остаться в стороне? Вот это и будет настоящим безумием, твоим личным адом, когда каждое утро, просыпаясь, ты будешь думать о них, тех, кто ушел, чтобы остановить выпущенную на волю смерть.