Последний рубеж

Алиенора кивнула и сжала его ладонь, давая знать, что поняла.

– Матушка… – Ричард изо всех сил старался говорить ясно и отчетливо. – Я хочу быть похороненным в Фонтевро, в ногах у отца…

– Я уверена, он простил тебя, Ричард.

Ему было сомнительно, что отец так скор на милость.

– Мои нормандцы… преданные и верные… Похорони мое сердце с ними, в Руане… А вероломным, коварным псам из Пуату… я оставляю мои кишки, все, чего они заслуживают…

– Все будет сделано, как ты хочешь… – голос Алиеноры прервался потому, что его дыхание изменилось, перешло в клокочущий звук, который часто называют предсмертным хрипом.

– Сделай… все, что сможешь, для Джонни, матушка…

Алиенора снова кивнула. Не доверяя своему голосу, она протянула руку и погладила сына по голове. От раны исходил тошнотворный запах, но ее это не отталкивало. Казалось, она не сможет этого вынести – ловить каждый хриплый вдох, слушать, как сердце бьется все тише и останавливается. Но она справится. Она его не оставит. Она будет рядом до последней минуты, а потом станет горевать о нем до собственного смертного часа. Эта рана не заживет никогда.

Время потеряло свое значение. Возможно, прошли часы, но она отказывалась от еды и питья, которые ей предлагали. Долго ли еще Бог будет так его мучить? Она наклонилась, поцеловала его лоб.

– Теперь ты можешь больше не воевать, дорогой. Течение твое совершено.

Какое-то время Ричард не отвечал, и она не знала, слышит ли он, но потом он произнес:

– Я… победил?

– Да, Ричард, ты победил. Ты сохранил веру. – Она не помнила остальную часть этого стиха из Писания[19]. Потом она сама удивится, как могла оставаться такой сдержанной и спокойной. Но это был последний дар, который ей суждено было ему принести. – Иди к Богу, мой возлюбленный сын.

После этого Ричард затих. Вдалеке слышался звон церковных колоколов. Где-то сзывали к вечерне, служили мессу, и жизнь продолжалась. Андре не думал, что им нужны какие-то слова прощания. Но оказавшись возле кровати, он вдруг испугался, что ждал слишком долго.

– Ричард! – Андре не дышал, пока король не открыл глаза. – Послушай, – хрипло произнес он. – Ты не будешь забыт. Еще сотню лет после этого дня воины будут слагать легенды о Львином Сердце, сидя вокруг бивачных костров.

Уголок рта Ричарда дрогнул.

– Всего… сотню лет? – прошептал он, и сквозь пелену обжигающих слез Андре и Алиенора увидели его последнюю улыбку.

* * *

Ричард умер в семь часов шестого апреля, во вторник страстной недели, его мать находилась рядом с ним. Ему был сорок один год, и он правил менее десяти лет. Похоронили Ричарда в аббатстве Фонтевро у ног его отца, как он и просил.

* * *

Помилование Ричарда, данное им арбалетчику, не было соблюдено. Как только король умер, Меркадье приказал заживо содрать с Пейре Базиля кожу.

Глава XVI Бофор-ан-Валле, Анжу

Апрель 1199 г.

Епископ Гуго Линкольнский был одним из немногих, осведомленных о серьезном ранении Ричарда при осаде Шалю – он встречался с аббатисой Фонтевро, и та сказала, что король едва ли выживет. Печальная весть о смерти Ричарда застала его в Анжере, и прелат тут же направился в Фонтевро, к месту погребения. Однако епископ сделал крюк от дороги к замку Бофор-ан-Валле, поскольку не забыл о вдове Ричарда.

* * *

Беренгария поспешно вышла навстречу ему во двор замка.

– Как я рада видеть тебя, милорд епископ!

Глядя на ее сияющую улыбку, он ощутил внезапную боль, понимая, что его слова произведут бурю, которая до неузнаваемости изменит ее мир. Но тянуть с этим смысла не было, и он предложил ей сразу пойти в часовню.

Это не вызвало у Беренгарии подозрений – ей казалось естественным, что клирик в первую очередь думает о молитве. Он отправил клерка и слугу в дом, а сам отправился вместе с королевой в часовню. Придворные дамы и капеллан Беренгарии сопровождали ее, поскольку даже имея дело с таким благочестивым мужчиной, как епископ Гуго, приличия следовало соблюдать.

* * *

– Государыня… Тебе надлежит собраться с силами, ибо я принес скорбную весть.

Глаза Беренгарии округлились.

– Ричард?..

Он печально кивнул:

– Король был ранен при осаде Шалю. Рана загноилась, и лекари ничего не смогли сделать.

Она пошатнулась и, отвернувшись, оперлась на алтарь, как будто не могла устоять. Однако когда к ней поспешили капеллан и фрейлины, Беренгария вытянула руку, отстраняя их. Епископ Гуго молча покачал головой, давая им знак оставаться на месте. Он видел, как дрожь сотрясает ее хрупкое тело, но ждал, когда она обратится к нему. Лицо женщины было в слезах, но голосом она овладела.

– У него… он успел исповедаться?

– О да, миледи. Об этом можно не волноваться. Он исповедался аббату Ле-Пену, получил отпущение грехов и скончался в Божией благодати. И даже простил арбалетчика, который ранил его.

Она на мгновение прикрыла глаза, но сквозь ресницы продолжали течь слезы.

– А королева знает?

Он с печалью отметил, что Беренгария говорит «королева», как будто королева была только одна. Понимая, что это причинит ей еще большую боль, он ответил:

– Знает. Она была рядом с ним, когда он скончался.