Последний рубеж

— Сколько же тебе тогда было?

— Пять.

— Пять?! А сейчас?

— Старуха. Скоро двадцать девять. А тебе?

— Мне тридцать четыре.

— По вашим земным меркам — мальчишка.

— Так точно, мальчишка. Только уже седой.

На этом месте (и пространства и времени) разговор внезапно прервался: Пыхм в очередной раз дернулся в сторону, испугавшись выползшей на тропу тени, и на этот раз Влад все же вылетел из седла. Впрочем, приземление прошло благополучно — повалился на тот самый куст, который и отбрасывал треклятую тень. Обошлось без травм. Лишь слегка оцарапал терниями подбородок и нижнюю губу.

После этого происшествия Пыхм стал прихрамывать. Оказалось, что во время козлиного прыжка содрал о случайный булыжник подкову с передней правой. Вот из-за этой незадачи первым делом и направились к кузнецу, которого Тыяхша назвала папашей Шагоном.

Ну это уже когда наконец-то добрались до Айверройока.

Пыльный, безлюдный, будто затаившийся перед бурей городишко несколько удивил Влада своей архитектурой. Не походил Город Безруких ни на один из населенных пунктов Схомии, о которых рассказывали на курсах.

Нет, окраины оказались именно такими, какие мелькали на многочисленных слайдах с видами местных поселений: жмущиеся друг к другу одноэтажные халупы из саманных блоков, соломенные крыши, покосившиеся заборы и жалкая утварь во дворах. А вот дальше, через десяток кварталов, пошли добротные дома, сложенные из красного кирпича, с двускатными (покрытыми черепицей) крышами, с окнами, застекленными хоть и мутным, но все-таки стеклом. И тут уже попадались двух — и трехэтажные постройки. Дворики стали попросторней, постройки в них — многочисленнее, каменные заборы — повыше, золотые полосы на косяках и наличниках — пошире. Правда, резала глаза одна странность: чем дальше, тем дома казались древнее. Добротнее, но древнее.

Видно было, что стены домов в последние годы ремонтировались из рук вон плохо — не выжженным кирпичом, а все той же навозно-глиняной жижей. И дыры в крышах латались не керамикой, а всякой подручной дрянью. А разбитые окна — пучками сухой травы.

Складывалось впечатление, что лучшие свои времена город уже пережил век-другой назад, ныне же просто тихо ветшает. А если что и строилось в его пределах, то на окраинах и донельзя убогое.

— А где народ? — спросил Влад через некоторое время у спутницы. С тех пор как въехали в город, им не попалось ни единой живой души. — Час сиесты?

— Не знаю, что такое «сиеста», но здесь не принято торчать на улице, — пояснила девушка. — Особенно во время тллонг.

— Понятно, — кивнул Влад. — Комендантский час.

Тыяхша промолчала.

Они скакали по широкой, продуваемой горячим ветром главной улице, от которой убегали влево-вправо узкие проулки. Иные настолько узкие, что конному не проехать. Только пешему пройти. И то боком.

В какой-то миг копыта вдруг звонко зацокали, словно по мостовой. И это Влада сильно удивило:

— Плиты, что ли?

— Ну да, от дома учителя Лоджаха и дальше, — Тыяхша махнула сначала влево, а потом вперед, — дорога каменными плитами выложена.

— Кудряво живете, — оценил Влад. — Еще бы всю эту хрень смести.

— Что-что смести?

— Пыль да песок. Стало бы еще кудрявей.

— А может, и деревья вдоль улицы посадить? — прищурилась девушка.

Влад ее сарказма не воспринял и пожал плечами:

— Почему бы и нет?

— Как-нибудь потом. В следующей жизни. Не сейчас.

— Ну да, ясен пень, не до того сейчас, — вынужден был согласиться Влад. И, повертев головой, спросил: — А куда ведет дорога? Такая к дворцу должна идти. К древнему.

— Эта дорога к храму, — ответила Тыяхша и уточнила: — К Храму Сердца.

— Это где?

— Во Внутреннем Городе. Там, на Хитрой Горе.

— Хочу взглянуть, — загорелся Влад.

— Позже, — пообещала Тыяхша и повернула направо в один из проулков, напоминающий двенадцатиперстную кишку. Столь был узок и извилист. По нему и добрались под эстафетный лай собак до квартала мастеров.

В кузнице, что находилась на самой окраине города, буквально на отшибе, работа кипела вовсю: дым стоял столбом, ветер разносил запах гари, а грохот слышался за три улицы.

Когда путники спешились и вошли внутрь, то обнаружили всю мужскую часть семейства кузнеца Шагона в сборе.

Младший сын, шустрый парнишка лет десяти, налегал всем весом на мехи, прогоняя воздух через фурму. Весил он чуть больше кролика, но справлялся — уголь в гнезде горел задорно, благодаря чему металл в горне уже подходил и томно булькал. Сам кузнец, медведь с головой бородатого суслика, орудовал у рогатой наковальни — удерживал здоровенными щипцами раскаленную заготовку колесного штыря и монотонно лупцевал по ней кувалдой. А старший сын, однорукий крепыш с бельмом на правом глазу и косым левым, стоял на подхвате — тюкал ручником, пока отец замахивался.

Влад остался стоять в дверях, а Тыяхша на правах хорошей знакомой переступила через порог, но мешать процессу не стала. Дождалась, когда кузнец сунет заготовку в чан, и только потом, перекрикивая шипение воды, объяснила, зачем пришли. Кузнец вынырнул из облака пара и показал кивком: мол, заводи, коли так.

Тыяхша привела Пыхма и затолкала горемыку в манеж для ковки.