Интеллектуальная связь Сайго с учением Мито не ослабила его преданности собственному господину. Будучи ярым приверженцем политики княжества, он активно искал способы, которые помогли бы низвергнуть политических врагов Нариакира. Его письма свидетельствуют о почти слепой преданности Нариакира. Например, 8/1854 он заявил о том, что готов умереть, лишь бы отомстить за своего господина. Поводом для такого заявления стала еще одна загадочная семейная трагедия: в предыдущем месяце Нариакира и его сын Торадзюмару заболели дизентерией. Хотя сам Нариакира постепенно поправился, участь Торадзюмару оказалась более печальной. Единственный выживший сын Нариакира умер 24/д7/1854 в возрасте пяти лет. Сайго был переполнен горем. «Я не могу углубляться в детали, — писал он своему другу Фукусимая Дзода, — поскольку мои слезы достигают бумаги раньше кончика кисти». Как и многие союзники Нариакира, Сайго подозревал заговор. Поскольку Торадзюмару был последним выжившим сыном Нариакира, его смерть значительно повышала шансы на то, что наследником Нариакира станет сын Хисамицу или он сам. Учитывая эти политические обстоятельства, Сайго пришел к выводу, что болезнь была делом рук Юра. Он был в ярости: «В глубине сердца я сожалею о том, что живу, и весь пылаю От гнева». Он объявил о том, что с радостью умрет, если только сумеет уничтожить Юра и «избавить страну от поразивших ее бедствий». Клятва Сайго свидетельствует о влиянии учения Оёмэй. Сокрушив Юра, Сайго надеялся «достичь великого покоя смерти и воспарить на небеса». Идея, согласно которой Сайго мог достичь трансцендентного покоя за счет совершения акта чистой добродетели, была полностью основана на философской традиции школы Оёмэй. Но страстная преданность Сайго не ограничивалась проблемами его господина. Когда в 1856 году стало известно, что любовница Нариакира забеременела, Сайго горячо молился о рождении здорового сына. Он поклялся соблюдать монашеский обет целомудрия в случае рождения потенциального наследника. В мрачном письме своим дядям он говорит о преданности господину, которая определяет весь его жизненный путь: «Я буду хранить эту клятву с полной искренностью до тех пор, пока дышу, и хотя мне кажется, что мне осталось жить не более двух-трех лет, я от всей души надеюсь, что перед смертью успею увидеть рождение наследника моего господина».
Несмотря на почти единодушие во взглядах Нариаки и Нариакира, Сайго в конечном итоге оказался в политически неудобном положении. Это произошло накануне кризиса из-за наследования титула сёгуна. Спор из-за наследования был вызван ухудшением здоровья Иэсада Токугава (1824–1858), тринадцатого сёгуна из рода Токугава. Иэсада стал сёгуном в 1853 году, всего лишь через несколько дней после отбытия Перри. Хотя Иэсада стал сёгуном в двадцать девять лет, он страдал физической немощью, не мог ясно говорить или сидеть прямо даже на протяжении получаса. Современные исследователи предполагают, что он страдал от эпилепсии. Кроме того, у него не было детей, и казалось крайне маловероятным, что он когда-нибудь сумеет произвести на свет сына. В силу данных обстоятельств вопрос о назначении наследника приобрел первостепенное значение. В обычных условиях этот вопрос был бы решен прямолинейно. Хотя Иэсада не имел сына, у него был двоюродный брат, Токугава Иэмоти, сын даймё княжества Кии. Но хотя Иэмоти обладал безупречной родословной, он не мог, в возрасте восьми лет, внушать уверенность в качестве верховного правителя Японии. Выбор Иэмоти в качестве наследника на практике означал бы передачу всей полноты власти административному аппарату сёгуната. Иэмоти был бы назначен регентом, а реальная власть оказалась бы в руках высокопоставленных даймё