Последний самурай

— Признаться, я здесь впервые, — сказал Иларион, салютуя Анастасии Самоцветовой глиняной чашечкой с сакэ. — Здесь уютно — И даже не очень дорого, — добавила та, попивая сакэ с таким видом, словно это был чай без сахара или молочный коктейль — Для человека моей профессии это немаловажное обстоятельство. Готовят вкусно, берут недорого, а главное — перемена обстановки. Как-то забываешь, что вокруг тебя Москва, где в любой тошниловке с тебя так и норовят семь шкур содрать. Я сюда частенько забегаю. Особенно в последнее время.

Иларион понял намек, но почти не обратил на него внимания, озадаченный другим обстоятельством: если его спутница бывает здесь так часто, как она утверждает, почему же тогда ее вид поверг официантку в такое смущение? Впрочем, объяснений этому могло быть множество: новая официантка, новый парик Самоцветовой, ее новый мужчина или, к примеру, новые желтые гольфы… Черт знает, какая ерунда может развеселить этих московских официанток! И потом, Анастасия могла просто-напросто соврать для придания дополнительного веса в глазах своего кавалера.

Принесли рыбу. Иларион попробовал и удивленно приподнял брови: похоже, рыба и впрямь была приготовлена по старинному японскому рецепту. Впрочем, Забродов т считал себя большим знатоком японской кухни и сознавал, что запросто мог принять обыкновенную ошибку повара за старинный способ приготовления рыбы. Это не имело большого значения: рыба была свежая и удивительно вкусная.

— Вкусно! — в унисон его мыслям заявила Анастасия Самоцветова. — Язык можно проглотить.

Иларион посмотрел на нее и поспешно опустил глаза в свой вариго продолговатый ящичек, поделенный перегородками на отсеки для различных закусок. Анастасия Самоцветова действительно очень ловко управлялась с палочками, ухитряясь при этом жеманно отставлять мизинцы. Палочки так и мелькали, их кончики порозовели от губной помады, а к нижней губе поэтессы прилипла ленточка морской капусты. Самоцветова то и дело прикладывалась к чашке с сакэ, и Иларион заметил, что глаза у нее порядочно осоловели.

— Хорошая рыба, — выплюнув в ладонь рыбью кость, продолжала поэтесса. — Жалко, что ворованная.

— Ну, ворованное всегда вкуснее, — заметил Иларион. — А почему вы решили, что она именно ворованная?

Анастасия Самоцветова шумно отхлебнула сакэ и с требовательным видом протянула Илариону опустевшую чашку.

— Ты как ребенок, честное слово, — объявила она. — Рекламу у входа видал? Свежие морепродукты с Японских островов! А какие там могут быть морепродукты, кроме тех, что они стащили у нас из-под носа? А мы-то рады: японская рыба, японская кухня!.. Трескаем своих собственных крабов по японским ценам, а в наших магазинах только крабовые палочки из минтая…

Иларион подлил ей сакэ, отметив про себя, что глиняный кувшинчик заметно полегчал. Самоцветова сделала очередной глоток из чашки и еще больше воодушевилась.

— Мы живем в проклятое время, — горячо заговорила она, размахивая зажатыми в руке палочками и расплескивая из чашки сакэ. — Мы до сих пор считаем себя великим народом, которому закон не писан, а все остальные снимают с нас последние штаны, пока мы упиваемся своим былым величием. За державу обидно, Забродов! Ну чего молчишь? Неужели тебе сказать нечего?

Иларион пригубил сакэ и сосредоточенно почмокал губами. От речей Анастасии Самоцветовой у него окончательно пропал аппетит.

— Честно? — спросил он для разгона.

— Если ты это умеешь, — ответила поэтесса, уминая рыбу. Язык у нее уже начал заплетаться.

«Черт бы меня побрал, — подумал Забродов с тоской. — Любой на моем месте давным-давно избавился бы от этой дамочки и вспоминал бы о ее существовании только в пьяной компании, когда все начинают рассказывать анекдоты из жизни. Поэтесса… Послушать ее, так она только тем и занимается, что сочиняет рифмованные подписи к плакатам ура-патриотического содержания — для РНЕ, например, или для либерал-демократов… Тьфу!»

— Если честно, — медленно сказал он, старательно подбирая слова, — то мне не очень нравится, когда женщины рассуждают о политике. Я вообще не люблю таких разговоров.

— Сатур вентур нон студит либентур, — с понимающим видом кивнула Самоцветова. От этого излишне резкого движения ее заметно качнуло вперед, и она с трудом вернулась, в исходное положение. — Сытое брюхо к учению глухо. Моя хата с краю, так?

— Да нет, не так. Просто, чтобы рассуждать о политике, нужно иметь определенный уровень информированности. У меня этого уровня нет. Да и ни у кого, пожалуй, нет, даже у профессиональных политических обозревателей. Мы видим только то, что нам считают нужным показать, а такую картину мира, согласитесь, нельзя считать полной. Это все равно что судить о человеке по… — Он хотел сказать «по его гольфам», но вовремя спохватился. —..по пуговице от его штанов. Поэтому все разговоры о политике я считаю пустой болтовней, бесполезным сотрясением воздуха. И потом, вы ведь не просто женщина, Анастасия. Вы поэт. Зачем вам лезть в политику? Ведь политики не вмешиваются в ваше творчество.