Последний сеанс

Потом он встречает вдруг ее и ощущает, что в его сердце нет больше ненависти, а только одна жалость. Жалость, к этой старой убогой жирной дуре. Он говорит ей:

– Ты…

И она тоже все понимает.

Но не было ни одного дня, когда бы Артем не пил. И ни одного утра, когда бы он не чувствовал похмелье. Какие уж тут практики:

– Ничтожество, ноль, слабак… Бутылки бы вынес – вот тебе и очистительная практика! – пояснил тот, что в голове.

– Давно хотел спросить тебя, норди… – отец проводил взглядом высокую брюнетку в шляпке. Ее легкий изящный чемоданчик скользил за ней, как диванная собачка. – Ты достаточно спишь с женщинами? Я знаю, ты много работаешь. Это похвально, но молодому человеку необходимо спать с женщинами, – закончил отец, поднял брови домиком и с шумом, не вынув ложку из чашки, отхлебнул сладкого чаю.

– Все дело в поганой квартире, – догадался Артем. Мне не освободиться, пока я живу здесь.

Эту квартиру купила ему она. Сделала ремонт и выбрала мебель тоже она. Артем решил продать квартиру, купить другую на свой вкус, чтобы на свой вкус в ней жить. С квартирой дела пошли немного лучше. Этой игрой он развлекался больше недели и даже меньше пил. Он позвонил в первое попавшееся среди рекламных объявлений агентство. Разговором с риэлторшей остался доволен. Голос у риэлторши был привлекательным, мягким и низким. При встрече оказалось, что сама она тоже – вполне себе. Звали ее немного странно – то ли Жанна, то ли Анфиса.

Задница у Жанны оказалась превосходной – большой, круглой, молочно-белой, очень гладкой. Перед дверью она обычно долго подбирала ключи от нужной квартиры из огромной тяжелой связки с желтыми бумажными ярлыками. Анфиса разворачивалась лицом к стене. Артем стягивал с Анфисы джинсы, как гармошку, вместе с трусами, одним движением вниз, до упора в меховую опушку ботинок, и, вдохновляясь лишь молочно-белой мякотью задницы, старательно сопел. Потом они недолго ходили по пустой квартире, мерили шагами метры, задирали головы, рассматривая потолки, стучали по стенам и расходились у подъезда, повернувшись друг к другу спинами. Так было раза четыре. Может и пять. Потом Жанна звонила ему – утром и вечером, но Артем не взял трубку. Она позвонила с незнакомого номера, и он ответил, что уже нашел квартиру.

Отец обнял Артема на прощание:

– Я всегда говорю матери: нам было тяжело оплачивать его проживание в Москве и учебу в течение пяти лет, но он оправдал все наши вложения. Мы гордимся тобой, норди!

Артем едва выдержал три дня, что отец был с ним в Москве. Он считал часы и минуты до его отлета. Казалось, он не мог дышать рядом с отцом. С трудом выносил их медленные прогулки по Москве, длинные вечерние рассказы о родственниках – обо всех Артемовых дядьях, братьях, троюродных, четвероюродных, которых Артем и не помнил уже. Он думал, что приехав из аэропорта один, с облечением вздохнет.

Артем вернулся, поставил машину на парковку, вошел в пустую свою квартиру, по которой еще утром ходил отец, собирая вещи в чемодан. И никакого облегчения не почувствовал. Наоборот, сел и разрыдался. Рыдал долго. Ползал по большой кровати, бил безвольными кулаками подушки, зарывался с головой под одеяло.

Он не понимал, в чем дело. Не понимал, почему ничего из того, что он запланировал, не работает. Почему ему не в кайф его свобода. Почему ему ничего не в кайф. И ничто так долго не занимало его мысли, как бешеная злость на нее. Но и ее уже нет. Совсем нет. Он жил, как хотел. С ней или без нее. Но как хотел. Он совершенствовался, он не ленился, он ходил на мастер-классы, занимался спортом и правильно питался. Почему ему так плохо? Почему единственное его чувство – животная злость на нее? Он не понимал.

Когда-то на одном тренинге Артему посоветовали завести коробку с материальными свидетельствами своих успехов. Коробку было велено регулярно доставать, просматривать эти самые успехи и хвалить себя. Чем полнее коробочка, тем выше самооценка и вера в себя. Артем нагнулся, вытянул из-под кровати коробку, на которой несколько лет назад беззастенчиво вывел маркером: «Мои успехи». Под успехами он подразумевал тогда диплом об образовании, диплом о втором высшем образовании, грамоты и сертификаты об окончании курсов, тренингов и мастер-классов.

– Я балдею от тебя! Вот это ничтожество! – обрадовался находке тот, другой, что в голове. И Артем был совершенно согласен с ним на этот раз. Он хотел было вывалить все эти фантики прямо с балкона, но потом сбегал за бутылкой, махнул стакан:

– Я – Ничтожество. Верно!

Взял клей, взял первый сверху сертификат, пукнул из тюбика на бумагу:

– На вечную память! – и приложил к стене ванной.

К ночи, регулярно присасываясь к бутылке, он принципиально криво и неряшливо обклеил мятыми достижениями шоколадный итальянский кафель своего стильного санузла.

Это было в начале октября. К ноябрю Артем определил свое состояние, как счастливое дегенератство. Пил, не совестясь. Дул косяки. Смотрел только порнуху. По утрам иногда онанировал, но чаще нет – мерзкий голос мешал сосредоточиться. Беззвучно горланил: