Я научилась играть в шахматы на сломанной доске в Клубе мальчиков и девочек. Моим учителем был Скотт, парень на три года старше меня, заглядывавшийся на мою тринадцатилетнюю грудь под майкой и предлагавший мне сигареты за мусоркой, пока я ждала, чтобы меня забрали. Мой отец часто опаздывал, и в один из дней, когда ночь быстро окутывала сомнительный район, я сделала свою первую быструю затяжку. На следующей неделе я затянулась глубоко. Несколько месяцев спустя его пальцы были у меня в штанах и моя зажженная сигарета упала на сырую землю. Я смотрела, как она тухнет на мокром красном листике, и гадала, как скоро приедет мой отец.
В шахматах легко, если продумать все наперед, чем дальше, тем лучше. Нужно взвесить свои преимущества. Решить, какими фигурами можно пожертвовать. Выбрать, какие надо защитить. Но ключом в игре против умелого противника, поучал Скотт, был обман. Тебе нужно было убедить его, что ты движешься по одному пути, возможно глупому, невинному, а тем временем умело красться согласно настоящему плану, ведущему прямиком к мату.
– Нина. – Уильям улыбнулся мне из двери моего кабинета. – У тебя есть минута?
– Конечно, – я указала на стул напротив своего стола. Он проигнорировал его и встал передо мной, держа руки в карманах костюмных брюк, слегка расставив ноги и выпрямив плечи. Поза мужчины, достаточно уверенного в себе, чтобы спрятать кулаки. – Чем могу помочь?
Улыбка сползла с его лица с тревожной легкостью.
– Мэрилин только что поговорила с Кортни из отдела кадров. Она отдала свое заявление об уходе.
– Это интересно, – отметила я и нахмурилась, раздражаясь, что не заметила сигналов на нашей с ней первой встрече.
Он шагнул ближе и схватился за спинку стула, где я предложила ему сесть. Он подался вперед, постукивая пальцами по ткани и опираясь на него. Я глядела, как его чистые короткие ногти впиваются в серую обивку, когда он прочистил горло, а затем мягко и отчетливо сказал: – Это не
Я отстранилась и переборола желание оборонительно скрестить руки на груди. Взяв мою серебряную ручку, лежавшую возле календаря, я постучала ее кончиком по бумаге и молчала, спокойно выдерживая его взгляд.
– Возможно, я недостаточно ясно объяснил, зачем тебя нанял. Я взял тебя на работу, чтобы знать, о чем думает Мэрилин
В его последнем предложении звучали такие паузы, словно после каждого слова стояла точка.
– Да, сэр. – Я подняла подбородок, давая ему понять, что ему не удалось меня запугать.
Он выпрямился, а затем отпустил стул, оставив на эластичном подголовнике вмятины, похожие на крохотные следы зубов.
– Убеди ее остаться или ты уволена. У тебя есть две недели.
– Я очень постараюсь убедить ее остаться.
Он повернулся и неторопливо вышел из моего кабинета, держа свои широкие плечи все так же прямо.
Я медленно выдохнула и с колотящимся сердцем повернулась к компьютеру, открыв программу с календарем в поисках расписания Мэрилин. Так вот каков настоящий Уильям Уинторп. Не харизматичный муж, притянувший Кэт на свою сторону дивана. Не приветливый бизнесмен, предложивший мне работу. Не изысканный интеллектуал, которого я лицезрела на видео с его выступлений на медицинских конференциях и корпоративных мероприятиях.
Настоящий Уильям Уинторп был сволочью, и он меня восхищал.
Глава 7
Интересно наблюдать за динамикой чужих отношений. Уильям и я вместе противостояли всему. Его конкурентам. Осуждениям нашего бездетного статуса. Нашим семьям. Мы были связаны.
Нина и Мэтт, напротив, были разрознены. Во время того их визита, когда отключился свет, я этого не заметила, но правда проявилась на нашем первом совместном ужине.
– Не ешь это, – предупредила она Мэтта, стукнув его по руке кончиком своей вилки. – Это мясо не травяного откорма.
Он неохотно отложил шпажку со стейком Вагю, а жаль, ведь это было одно из лучших блюд в меню «Протеже».
Я удивленно вскинула бровь, взглянув на Уильяма:
– А это так важно, чтобы мясо было травяного откорма?
– Да, если не хочешь заболеть раком, – огрызнулась она, громковато для уютного ресторана. Я взглянула на ближайший стол и с облегчением убедилась, что пара за ним не отреагировала. Подавшись вперед, я утащила покинутое мясо, которое было вкуснейшим, несмотря на диету его источника. Она прищурилась.