Вот только время шло, час сменился другим, а самочувствие не менялось. Уже и всё хорошее в жизни вспомнил, и всё плохое перебрал, и даже по скучным моментам прошёлся, а всё никак не преставился.
Когда солнечные лучи совсем уже сквозь ветви проступать перестали, плюнул на всё, поднялся и побрёл в сторону дома, зло бурча.
— Вот ироды проклятущие, и тут подвели. Тьфу, да чтоб вас, дорогу дайте, — теперь ветки елей цепляли будто обиженно, словно пускать обратно не хотели. Отбивался от них, как мог, и ругался в сердцах, на котором как и раньше покалывало. Помереть не дали, обезболивающего не дали, никакого праздника. Шёл к тропинке прямиком… которая так и не появлялась. — Чаво такое, заплутал что ли?
Задумался вслух, а сумерки уже вплотную подошли, и хоть месяц август был тёплым, в лесу холодком ощутимо веяло.
— Да что это за… Йопжеж!… за залу**нь-то такая, — чуть лесу душу не отдал, от бугорок споткнувшись. — Тут же ж таких не было никогда.
И то ли зрение подводить начало, то ли темень наступала слишком быстро, но свернул я явно куда-то не туда и спотыкался всё чаще. Пока сил хватало, всё брёл и брёл, и должен был уже лесок этот треклятый насквозь пройти, а он всё не кончался. Наоборот, с каждым шагом становился всё гуще и гуще, пока и вовсе сквозь ельник прорываться не осталось ни сил, ни желания.
Встал отдышаться и хоть поздновато, но всё же решил прислушаться. С наступлением ночи поток курсирующих на Столицу дальнобоев увеличивался и был отчётливо слышен. Да только вот ни их, ни огней габаритных ни видно не было, ни слышно, только звёздочки в небе поблёскивать начали.
Вот жеж. Шёл помирать, а теперь дорогу обратно ищу и выжить пытаюсь. Экая же хрень.
Так и не услыхав их гула, решил хоть на какой-то звук идти. И к удивлению, уловил еле слышное журчание — то ли ссыт кто, то ли ручеёк сбегает. Хотя сколько себя помню, отродясь тут родниковых ключей не бывало, а из местных и нет никого, кто досюда дохаживал нужду справить…
Но пошёл на звук. А что делать-то оставалось?
И экая же оторопь меня пробрала, когда сквозь кусты и ветки продираясь я к лесному источнику выполз. Да ещё к какому! Ключ родниковый прямо из земли бил! Прям из двух валунов мшистых, которые по виду древнее всего леска местного выглядели.
Так бы я и стоял в офигении, да только резкий шум крыльев над головой заставил присесть и откашляться. Подавился с перепугу!
А когда прокашлялся, на камнях уже два ворона восседали.
Один белый.
Второй чёрный.
И вот тут я наконец смекнул, что к чему! Всё нормально со мной, и препарат действует как надо. Это же я наверняка лежу там же, где и присел, слюну пускаю, а всё происходящее просто-напросто галлюцинирую. Предсмертный бред мне видится, одним словом. Ну правда, какой родник, какой лес бескрайний, какие вороны на камнях. Даже ущипнул себя от всей души, да с улыбкой....
... и было больно.
—
— Кроор! - пробасил Чёрный Ворон, и из его клюва символы были потолще и сложились в — «Он воняет слабостью»
— Эй, это между прочим обидно! — воскликнул я, с усилием протирая глаза, но продолжая видеть то же самое.
—
— Кррчкр? «Тогда что мы сидим, если нет у нас выбора?»
В надвигающихся сумерках они мощно захлопали крыльями, взмывая в небо, и вместе с ними пропали висящие в воздухе символы. На всякий случай я даже подошёл поближе к роднику и поводил над камнями рукой, пощупал, постучал по ним и убедился в их настоящности.
Вот жеж невидаль-то. Неужто на пороге смерти галлюцинации ещё и на ощупь потрогать можно? Если таково посмертие, то мне в нём было неуютно.
Наклонившись к роднику, зачерпнул леденющей воды и нервно умылся. Вода тут же потекла по седой бороде и каплями оросила рубашку и кожу под ней, аж до дрожи. Ветер подул и ладони мокрые от холода заломило нещадно, прям по настоящему. Чтобы согреться, спрятал их подмышки… и так и остался стоять, ибо в этот момент на плечо легла чья-то рука.
И не абы какая рука, а ручища.
Сил душевных хватило только на то, чтобы медленно развернуться и обомлеть.
Стоящий за спиной был выше меня на три головы, хотя я сам-то ростом обделён не был. В тёмно-синем плаще, с широкополой тёмно-синей шляпой и с посохом наперевес этот мужичина стоял недвижимо, и стоило заглянуть в его морщинистое лицо, как тут же пробрало меня от пяток и до самой макушки.
Если я считал себя стариком, то от этого пришельца веяло самой настоящей древностью.
Под шлёпанье крыл и карканье вернулись два ворона.
— Круоор!
И древний высокий старик им ответил.
— ПОСЛЕДНИЙ, ЗНАЧИТ? — и от голоса его глубокого тёмный лес вокруг задрожал и закачался, словно сквозь марево в особо жаркий день.
— Крарк!