Последний шанс

— Ты не так поняла. Как женщина давно меня не интересуешь и не волнуешь. Я сам не хочу тебя. Разговор совсем о другом. Я не могу больше жить с тобою. Наступил предел. Мое терпение кончилось. Либо ты берешься за ум, станешь хозяйкой и матерью, или мы все уйдем от тебя! Я даю последний шанс. Одумайся! Одинокая старость не подарок! Ты для меня стала роковой ошибкой. Я много раз пожалел, что женился на тебе. И если бы ни дочки, давно бы бросил и ушел, куда глаза глядят. Ты никому не будешь женой. Ты не стала матерью. Как женщина никуда не годишься. Человеком и не была. Так, существо ползучее. О! Если бы я знал тогда и послушал бы отца! Ты никогда не стала бы моей женой.

— А я и не рвалась. Я не спешила и вовсе не хотела замуж. Но ты не давал прохода со своими мольбами и уговорами. Ты заставил увидеть, поверить и согласиться. Разве не так? Ведь знал обо мне все, и я ничего не скрывала. Моя мать тоже предупреждала тебя и отговаривала от женитьбы. Ей тоже не поверил? Тогда кого винишь и за что? Тебе никто не навязывался и не повисал на шее. И теперь за тебя не держусь. Не нравится — скатертью дорога и перо всем в задницу. Кому

я не нужна, тот и мне до форточки. Хоть сегодня все уходите. Ни по ком не заплачу. Сама проживу. Были б вы людьми, так бы не поступали!

— Выходит, мы не люди и еще в чем-то виноваты перед тобой? Ты хоть соображаешь, о чем говоришь? Мы уже три года не спим вместе из-за твоих капризов, какие сама не можешь объяснить, кто из мужиков столько терпел бы? Давно бы нашли баб на стороне. Или навешав по морде, отодрали бы как паршивую овцу, не считаясь с твоим завихрениями. Либо ты имеешь хахаля на стороне, или же набитой дурой дышишь. Но своего добилась и опротивела навсегда. Отгорело все что было. Меня уже не влечет и не тянет, я охладел к тебе. Ты больше не нужна. И, если совсем честно, опротивела, стала ненавистной! — удивлялся Николай сам себе. Он пытался сдержать себя, остановиться, но его прорвало и слова, одно обиднее другого, срывались с губ сами собой.

— Да я и не говорила, что люблю тебя! — пыталась защищаться Валентина.

— Но и молчала, что не любишь. Согласилась пойти за меня замуж. Кто мог предположить, что все это было лишь корыстью. У тебя кроме меня не имелось других вариантов, я стал последним шансом, и ты жестоко наказала меня за любовь. Я ни разу за все годы не получил на нее ответа. Ты пренебрегала и презирала меня, смеялась и втапливала в грязь все светлое, что было к тебе. Жалкая старушка, ты всю жизнь прожила в приспособленках. Сама не увидела радости и отняла ее у меня и у наших детей!

— Молчи, козел! Надоел твой базар! Чего тут заходишься? Никто тебя не держит! Отваливай! Дверь открыта! Я вслед не взвою и обратно не позову никого! Не сдохну без вас! Не упаду на колени ни перед кем!

Николай открыл двери спальни, выглянул в зал. Дочки уже делали уроки, склонившись над учебниками.

— Девчонки! Сегодня у нас будет вечерний чай и серьезный разговор, — предупредил Николай и пошел к отцу. Петр Алексеевич, едва увидев сына, сразу понял, у того что-то случилось.

— Не могу больше! Меня еще козлом назвала и на двери указала! Это в благодарность за все! Вот так пожалей и в дураках останешься! Ладно, я! На дочек сорвалась!

— Это ты о Валентине?

— Ну, да! Надоело в прислугах у бабы жить! Все годы молчал. Сам дочек вырастил, всю семью содержал. Она ни за мужа, ни за человека не считала. Бездельница! Пустышка, а не баба! Еще я виноват! Козлом назвала.

— Коль, давай поговорим спокойно, чего сам хочешь? Что решил?

— Уйти от нее к едреной матери!

— С девчонками говорил?

— Дожил! Дочки сами предлагают бросить Вальку. Старшая — Вика, так и сказала, мол, зачем время тянуть. Бабку ей простить не могут. Все помнят, свое детство, и эту мать, какая жила только для себя.

— Ну, теперь зачем прошлое ворошить? Оно ушло. Давай смотреть в завтра. Если ты бросишь Валентину совсем одну, в глазах дочек это тебе уваженья не прибавит. Помни, когда-то и к тебе придет старость. Смотри, чтобы и от тебя не отвернулись дети, — предупредил хмуро.

— Во всяком случае, сегодня обе просятся со мной. С матерью ни одна не хочет оставаться.

— Так ты уже говорил с ними?

— Да, очень коротко.

— А как Валентина, что говорит?

— Она в спальне лежит. Отвернулась ко всем спиной, на всех оптом обижается. Мы перед ней в долгу. Но за что, я так и не врубился. Девчонки так и сказали, что она была им матерью вприглядку. Ни заботы, ни тепла не видели. Я им заменил обоих. Не хватало только сисек, так сам за молоком на детскую кухню бегал.

— А почему? — удивился Петр Алексеевич.

— Валентина отказалась кормить грудью. Не захотела, с самого роддома обе были искусственницами. А жена не захотела портить фигуру.

— Что? Как ты с этим согласился?

— По-твоему, должен был насильно заставить ее? Но как? Она даже пеленки брезговала менять, когда дочки были грудными.

— Как же ты решился на Анжелу?