Последний шанс

— Словом, как только Пустаева опять взяла в свои руки лечение моей Ольги Николаевны, состояние ее резко ухудшилось. Она потеряла аппетит, стала отказываться от еды, а если я все-таки заставлял ее что-то съесть, ее тут же тошнило. Она совсем ослабела, с трудом вставала с постели. Я стал опасаться самого худшего… И тут у меня появилось первое подозрение. Случилось это так. Однажды мы сидели с Пустаевой одни в этой самой комнате. Моя Ольга Николаевна после осмотра, измерения кровяного давления ушла в свою спальню, — она в этот день чувствовала себя особенно плохо. Пустаева выписывала рецепты, и я сказал: «Учтите, Елена Ионовна, если с моей Ольгой случится беда, то будет не один, а два трупа…» Я имел в виду себя… Пустаева оторвалась от бумаг и посмотрела на меня игривым взглядом. «Не унывайте, Владимир Степанович. Мы вам тут же найдем замену, более молодую, более образованную, более богатую, наконец…» Она улыбнулась, словно предлагала себя. Я был поражен и не нашелся с ответом. После этого я стал размышлять. Я вспомнил, что в последнее время Пустаева приходила к нам разряженная в пух и прах. И тогда я обложился медицинской литературой. Словом… — лицо Задорова вдруг опять приобрело строгое и деланно безразличное выражение. — Я, кажется, наговорил много лишнего. Извините…

— Ну почему же «лишнего», — возразил Брянцев. Вообще-то он и до встречи с Задоровым ждал чего-то подобного этому рассказу, но услышанная исповедь взволновала его, однако не настолько, чтобы он забыл, что перед ним сидит подозреваемый, и все же достаточно для того, чтобы он, Брянцев, почувствовал к нему что-то отдаленно похожее на сочувствие.

Собранные им факты неопровержимо доказывали, что убийство совершил именно Задоров, но Брянцеву вспомнились слова прокурора города Макара Трофимовича о том, что за тридцать лет его службы против врачей возбуждалось всего два дела, да и те были проиграны, — «Врач всегда будет оправдывать другого врача…» Значит, у Задорова не было возможности законным путем покарать Пустаеву…

Вспомнились подполковнику и слова Бурлакова: «Есть бог на свете. А то я и сам бы ее прикончил, взял бы грех на душу. Ан нет, — бог…» Сейчас этот «бог» сидел перед ним, а старый сыщик, кажется, сплоховал — размяк…

— Говорят, Владимир Степанович, что после известного события вы почти не выходите из дома. Даже хлеб, молоко вам приносят собесовские женщины…

— Не собесовские, а внуки да дочка, — поправил его Задоров.

— Но — куда вы ездили в ночь на двадцать второе мая?

Лицо Задорова изменилось. В карих глазах, еще недавно подернутых тоскливой дымкой, вспыхнул огонь. Вся его фигура, только что выражавшая безнадежность, усталость и разочарование жизнью, напряглась и, казалось, стала излучать скрытую до того силу. Он строго посмотрел на Брянцева:

— А уж это, товарищ подполковник, мое личное дело.

— Но вас видели в тот момент, когда вы раздавили каблуком золотые часики…

— Я не думал, что моя скромная особа способна доставить вам столько беспокойства, — почти равнодушно ответил Задоров.

Брянцев поднялся:

— Тогда не смею больше надоедать. Был рад познакомиться. Через минуту Задоров остался один.

А следователь спешил. Он решил немедленно, сейчас же разыскать дочь Задорова и документально закрепить всего лишь один факт: в ночь на двадцать второе мая ее отец — Задоров Владимир Степанович — к ней не приезжал…

«Но будь я проклят, — думал при этом Брянцев, — мне от всего сердца жаль старика. Ведь настоящий преступник не он, а сама Пустаева». И ему стало мучительно противно то, чего он добивался: изобличения старого солдата, попавшего в исключительную, неординарную ситуацию.

А между тем Задоров сидел за своим столом, подперев отяжелевшую голову ладонями, да смотрел на окно неподвижным взглядом. Но он не был на самом деле безразличен к произошедшему. Задоров отлично понял, что в ту роковую ночь его действительно кто-то видел и может подтвердить, что это он раздавил золотые часики, сорванные им с Пустаевой. Это означало конец. Но он и теперь не дрогнул. Создавать видимость алиби? Сказать, что он ездил к дочери? Он не будет втягивать ее в обман.

Сложившаяся обстановка напоминала ему трудный воздушный бой. Как и там, здесь вокруг него сгущалась опасность. Как и там, здесь нужно было правильно, «грамотно», как говорили в полку, оценить соотношение сил, возможности противника и выбрать правильную тактику боя.

Задоров по опыту войны знал, как превращать даже собственную гибель в победу. Он, Задоров, должен победить этого милиционера.

Приняв такое решение, Задоров встал и прошел в свою спальню.

Там, на книжном шкафу, он соорудил памятный утолок: поставил особо дорогие ему фотографии. Вот его жена — ефрейтор на фронте. Вот — совсем, кажется, недавняя, милая. А вот маленькая сценка: он поднял стопку вина, а она, положив локти на стол, улыбается ему…

Он остановился перед этими семейными реликвиями и в скорбном молчании опустил голову.