Последний шанс для мажора

С невероятной силой, достойной борца сумо, бутылка виски рухнула на стол, вызвав звон, который мог бы разбудить даже спящего дракона. Это было такое падение, что даже сама бутылка, если бы у нее были чувства, почувствовала бы головокружение. Но, к счастью, она была лишь бутылкой, и ее единственная забота — быть наполненной виски, а не беспокоиться о головокружении.

— Ты хочешь сказать, что эта… эта ненормальная… Как ее там… Кристина, да? Что она должна была играть роль твоей невесты? — не добавив и кусочка льда, отец выпил залпом налитое. Его лицо слегка скривилось, словно он только что проглотил живого скорпиона, но он быстро взял себя в руки. — Это какая-то шутка?

Клим, сидящий напротив, улыбнулся, но его глаза были серьезными.

— Нет, папа, это не шутка. Это правда. Кристина, девушка, которую ты так “любезно” назвал “ненормальной”, действительно должна была играть роль его невесты.

— Прекрати… — пискнула мама, видя, как отец снова потянулся к ополовиненной бутылке. — Мы здесь, чтобы…Чтобы что?… Напиться?!

— Да, я признаюсь, я действительно подкупил ее, чтобы она сыграла свою роль перед вами, — с горечью в голосе признался я. — Но вот в чем загвоздка… Она оказалась наркоманкой.

— Ах, наркоманкой? — отец взревел, как старый лев. — Да ты сам не ангел…

— Хватит этого цирка! — воскликнула мама, ее голос звучал, как шипение злой кошки, которую только что разбудили.

— Да, я знаю, я не лучше, — согласился, встречая взгляд отца, который был таким же тяжелым, как и его слова. — Но в этом злоключении пострадала одна невинная душа. И я хочу исправить это. Ее зовут Олеся. Она — сестра Кристины.

Отец, с недоумением глядя на меня, двинул рукой по столу.

— С каких пор тебе стало не все равно на других? — спросил он, его голос звучал, как грубая наждачная бумага.

— С этих пор… — ответил я, улыбаясь ему в ответ. — Я прошу твоей помощи! Я никогда раньше не просил тебя о помощи… Но сейчас мне это нужно.

Отец посмотрел на меня, его взгляд был таким же холодным и бесстрастным, как ледяной ветер на вершине Эвереста.

— И что я получу взамен? — спросил он, его щека дернулась.

Я вздохнул, собрав все свои силы.

— Я сделаю все, что ты скажешь, — голос мой звучал так, словно я только что подписал сделку с дьяволом. — Я готов на все, чтобы исправить свои ошибки.

— Отлично! — эти слова отца прозвучали с такой необычной интонацией, что я мгновенно понял: это не предвещало ничего хорошего.

Глава 48

ОЛЕСЯ

Два слова описывают это место — казенный дом. Здесь нет ни тепла, ни снисхождения. СИЗО остается СИЗО, несмотря ни на что.

Сильнейшая тошнота разрывала меня изнутри уже второй день.

— Господи, когда же это закончится?!

Проклятое ведро в углу, видавшее виды, обильно украшенное нецензурными надписями, не могло дать мне ответов.

Несмотря на прохладу, царившую в помещении, я не могла остановить поток пота, беспрерывно скатывающегося по моему лбу.

Звонко лязгнули замки, когда дверь распахнулась. Резкий, беспристрастный голос отдал команду:

— Лицом к стене!

Перед тем, как выполнить приказ, я увидела идущего прямо на меня невысокого мужчину с темными волосами. Его щеки были выбриты до бледно-синего оттенка, а короткая стрижка подчеркивала маленькие, глубоко посаженные глаза… Он был одет в штатское, но каждое его движение выдавало в нем оперативника полиции.

Жгучий запах дешевых сигарет вонзился в мои ноздри, вызывая мгновенное отвращение и новую волну тошноты. Оперативник презрительно взглянул на ведро и с сарказмом заметил:

— Похоже, тебе не по вкусу местная кухня. Нет ничего хуже, чем эта баланда. Ну ничего, выйдешь отсюда, да забудешь.

Я на минуту потеряла дар речи.

— Но… как? — вырвался у меня вздох, больше похожий на всхлип.

С холодным щелчком наручников на моих запястьях, твердой рукой меня вывели меня из тесной камеры.

— Спокойствие, только спокойствие, — как говаривал Карлсон. Выпускают тебя, Лисенок!..

Это прозвище вызвало в моей голове вихрь воспоминаний, которые и так не давали мне покоя. Все эти мучительные пятнадцать суток. Было ли мне от этого горько? Безусловно. Я скучала по Тимуру…

Коридор изолятора, несмотря на поздний час, пульсировал жизнью, следуя давно установленным правилам. По узкому, едва освещенному пространству, двое охранников в форме вели мимо нас женщину, чьи горькие слезы смешивались с кровью на ее домашнем халате. Она бессильно стирала капли с опухшего лица, издавая приглушенные стоны. Я неосознанно отступила назад, стараясь избежать столкновения с этой мрачной картиной.

— Почему меня отпускают? — с недоумением спросила я.

— Не ершись ты! Все в порядке! Потерпевший отозвал свои обвинения, и у него больше нет к тебе претензий.

— Вот так просто?!

— Бывает такое, и не редко.

Дежурный на проходной сосредоточенно заполнял бланки, которые, судя по всему, были крайне важны, хотя и выглядели помятыми, как будто их только что вытащили из кармана старой куртки. Он поднял голову при звуке наших шагов и уставился на нас своими неподвижными, как у рыбы, глазами.

— Эту отпускаем, — безапелляционно произнес оперативник, указывая на меня.