Последний шанс палача

— Да вот, проходил мимо, дай, думаю, нагряну! — Заготовленная фраза прозвучала фальшиво, Глеб аж сам поморщился, перешагивая через осколки хрусталя, среду мартини и льда. Гостиная, стол (бутыль, оливки, пара бутербродов), плазменная панель на стене передает с высочайшей четкостью лик Петросяна, а колонки dolby surround разносят аншлаговский юмор по всему дому. Здоровенному дому, пустому до ужаса, где жизнь возможна только при работающем телевизоре и легком градусе в мозгу. Чтобы не слышать, не вспоминать, чтобы не мерещилось всякое!

— Ты зачем здесь? — Она собралась быстро, как всегда умела, вопрос вышел ледяным. Как ее коктейли. Одинокая женщина в режиме самообороны — тут реально до ружья недалеко! — Ты что, считаешь себя вправе так вот вламываться?! Да кто ты вообще…

— Жених твой, — отозвался Глеб небрежно, бухаясь на диванчик. — Самый первый твой жених, если помнишь. Голодный, между прочим, и усталый!

— Ну, ты наглец, Воропаев! После всего, что было…

— Ты о чем? — прищурился он, отслеживая все сразу, от мимики до жестов. — О том, как друга моего убили, а меня гоняли по стране как бешеного пса? Или о том, как невеста любимая от меня к другу сбежала?

— Сволочь ты, — сказала Натали устало, будто весь запал вышел враз. — Бегал непонятно где, а меня тут… Короче, жрать нечего, не рассчитывай.

— Ничего, я с тобой поделюсь, — пообещал Глеб, цапая с тарелки бутерброд. — Нальешь гостю мартини, или, может, чего покрепче есть?

Она достала из серванта пару новых фужеров и бутыль «Хеннесси», взгляд сделался вдруг любопытствующим, будто у хорошей девочки, осаждаемой развязным, но вполне симпатичным ухарем. Почти забытый взгляд, двадцатилетней давности, когда жизнь еще казалась простой и ясной.

— А помнишь «Порги и Бесс»?

— Что?!

— Опера такая была, — пояснила Наташа укоризненно, будто читая мысли. — Колыбельная из нее. Медленный танец на той квартире, где…

— Где сейшн был, — закончил Глеб тихо, ощущая внезапные мурашки по спине. — Почему ты вспомнила?

Она засмеялась тихо, глаза стали глубокими и темными, как весенняя ночь. Присела рядом на диван, отставив, не глядя, посуду, глядела теперь неотрывно.

— Откуда ты взялся, Глеб?!

— Не рада?

— Молчи, дурной! Откуда ты всегда берешься, когда у меня уже все стабильно и налажено?! Жизнь входит в колею, успокоилась, телевизор смотрю вон.

— Я тебе снова судьбу испортил?

— Ну почему ты такой деревянный, а? — прошептала она, оказавшись вдруг совсем близко. — Неужели не можешь понять?!

Телефон в кармане запиликал древней полифонией, отыскать его сразу не получилось, но неведомый абонент оказался терпелив.

— Здравствуй, Глеб. Ты сегодня будешь?

— Посмотрим, — отозвался он ворчливо, притиснув трубку к уху. — Как там дела?

— А как они могут быть? — фыркнула ведьма Дина. — Сижу одна, свет вырубили, по коридору какая-то пьянь бродит!

— Держись там и дверь запри. Я перезвоню.

Гудки, пауза, долгая тишина.

— У тебя появилась дама сердца? — Глаза Наташи смотрели на него с дружелюбным любопытством. — Ты ко мне от НЕЕ сбежал, милый?

— Какая разница?! — хмыкнул он, обозлившись вдруг на всех женщин сразу. — Давай я тебя начну про Кирюшу спрашивать, ага?!

Вот теперь ее проняло — вздрогнула ощутимо, и зрачки опять стали круглыми, как у испуганной кошки. Ни вопросов, ни оправданий — ждет молча.

— Ладно, пойду я. У тебя своя жизнь, мне тут не фиг делать…

— Куда так торопишься? — Ее улыбка оказалась белозубо-широкой, настоящий американский «чиз-смайл». — Задал вопрос, так теперь слушай! Тебя какие именно подробности интересуют? Интим или жесткое порно?!

— Не впадай в истерику. Ваша с Борисом жизнь — на твоей совести… тем более что я к этой теме и сам приобщился. А Кирюша — парень молодой и не урод.

— Я тебе сейчас лицо расцарапаю, — пообещала она тихо и очень серьезно. — У нас с Борей давно все треснуло, но не с блондинчиком же любовь крутить! Сопля самовлюбленная! Он, разумеется, бил клинья к жене шефа, только женилка еще не выросла!

— Ладно, это все лирика, меня другое волнует. Кто тебя услал в тот раз? Вот честно скажи, и я сваливаю!

— Да в какой ТОТ, господи?! К маме я поехала, она болела! Ты знал об этом, и Кирилл знал, да многие! Уходи уже, хватит!

— Все, иду, — произнес он тяжело, глядя на нее копирующе-долгим взглядом. Откладывал в память мельчайшие детали, прощался, закрывал эту страницу навсегда.

— Что, не нравлюсь? — Теперь в ее улыбке была только горечь. — Пьяная вдовушка с нервными срывами, да?! Сама виновата, довыеживалась! Хотела все и сразу, а теперь остались одни стены. Руины.

— Не говори ерунду, Наташка, — сказал он внезапно, почти от жалости. От давнего, забытого, из-за чего первую в жизни кровь когда-то пролил, от чего на войну сбежал не оглядываясь.

— Ты с годами не меняешься. Такая же загадочная, только…

Он хотел завершить фразу минором — найдешь, мол, себе золотого мужика, и жаль, мол, что у нас с тобой не туда все зашло!

Не успел.