Однажды нас всех, бывших солдат 999-й бригады, построили на плацу. Появился комендант лагеря. При нем эсэсовец с кожаной папкой. Он начал выкрикивать номера. Всем вызванным фельдфебель с лицом патологического садиста жестом приказывал отойти налево. Вот выкрикнули мой номер. Я твердо вышел вперед. Мы стояли у клетки с медведем и ждали решения судьбы. Мы не сомневались, каким будет это решение. Какое сегодня число, спросил я у стоявшего рядом товарища. Шестое октября, ответил он, на нашей братской могиле будет написано: зверски замучены шестого октября. Подходит давешний эсэсовец и объявляет: сейчас вы получите военную форму и поедете к себе на родину, откуда вас призвали в армию. Сейчас 11 часов, торопитесь, чтобы успеть на вокзал. Кто останется в лагере после 14 часов, рискует задержаться здесь надолго. Он еще имел наглость шутить!
Мы быстро скинули арестантские тряпки и облачились в военную форму. Я так торопился, что схватил два левых армейских ботинка, но это уже не имело никакого значения. Мы вышли за ворота лагеря, с изумлением разглядывая выданные нам справки, справки о демобилизации! Сборный пункт II, Веймар, дата, подпись, штемпель. И никаких упоминаний об испытательной бригаде и о Бухенвальде! Мы были демобилизованы! Мы были свободны! И мы были чисты перед законом! — воскликнул Киссель со слезами на глазах.
— Это все? — спросил Юрген, который уже успел побывать на кухне и теперь стоял на пороге комнаты, слушая Кисселя. Он не знал этой истории, и ему было интересно, чем все закончится.
— Все! — ответил Киссель. Он понимал, что рождественская сказка должна иметь счастливый конец, и искренне хотел порадовать своих новых сослуживцев рассказом о приключившемся с ним, штрафником, истинном чуде — освобождении и демобилизации. О повторном аресте, пародии на суд и направлении в испытательный батальон на Восточный фронт он расскажет в другой раз, завтра. Он откроет им глаза на беззаконие, которое творит…
— Киссель, ко мне! — прервал эти мысли приказ Вольфа. — Выйдем на минутку, — сказал он Кисселю. — Мы на минутку! — крикнул он всем остальным.
В прихожей Юрген схватил в захват правую руку Кисселя и чуть вывернул, чтобы не вздумал рыпаться, прижал его спиной к стене, уперся локтем в шею.
— Теперь послушай, — сказал он, — внимательно послушай, повторять не буду. Сделаешь без моего приказа шаг в сторону линии фронта — пристрелю. Судя по твоему рассказу, тебе в жизни встречалось много фельдфебелей, но они были нерешительными парнями, иначе бы я с тобой сейчас не разговаривал. Запомни: я — последний фельдфебель в твоей жизни, у меня решительности хватит и на тебя, и на других таких же дезертиров.
— Никогда бы не подумал, что среди штрафников-смертников есть такие убежденные наци и защитники гитлеровского рейха, — прохрипел Киссель, он еще хорохорился.
— Мне наплевать на наци, мне нет дела до рейха, но я не хочу, чтобы из-за тебя, из-за того, что ты выболтаешь русским, погибли парни, что сидят за столом вон там, в комнате.
— У них и так нет шансов. У нас нет шансов, — поспешил исправиться Киссель.
— У тебя нет, это ты правильно усвоил, а у них есть. Немного, но есть. И даже если этот шанс будет единственным, я постараюсь его использовать. «Старики» это знают, ты лучше их послушай, чем самому-то болтать.
— Я не собираюсь выдавать русским никаких военных секретов, — продолжал упираться Киссель. Он никак не мог уразуметь, с кем имеет дело. Он так и не поймет этого.
— Все расскажешь! — свистящим шепотом сказал Юрген. — Вздернут на дыбу — и расскажешь.
— Это выдумки геббельсовской пропаганды! — дернулся Киссель.
— Цо-цо-цо, я там был, парень. И вернулся в штрафбат. Ты там все выложишь, даже с избытком. И о том, что ты социал-демократ, тоже расскажешь. Вот тогда они примутся за тебя по-настоящему. Социал-демократов большевики обычно поджаривают, на медленном огне.
Последнее вырвалось непроизвольно. Просто в этот момент Отто Гартнер отворил дверь с кухни и впустил аромат жареного гуся.
— Помочь, командир? — спросил Отто и осклабился: Вольф новобранца воспитывает. Знакомая картина!
— Своими делами занимайся, — ответил Юрген.
— Да уж все готово!
— Отлично!
Что-то тяжело давило на выставленный вверх локоть. Это был подбородок Кисселя, который медленно сползал по стене. «Проняло наконец», — усмехнулся Юрген, убирая локоть и одновременно выпуская руку Кисселя из захвата. Тот рухнул на пол. Юрген схватил его рукой за шкирку, встряхнул, рывком поставил на ноги.
— Не обмочился, герой? — с показной заботой спросил он. — Молодец. А теперь марш за стол.
Он распахнул дверь в комнату, поставил перед проемом Кисселя и легонько поддал его коленом под зад.