У меня не было иного пути. Не было. Риск мог бы невозвратно разрушить все, и ты знаешь это.
Я раз за разом переступала через себя, но иной путь был бы неверен. Кто мог предугадать мою смерть? Знай я о ней, жила бы иначе - но я не знала.
Ты еще не можешь понять, что твоя воля убила тебя, бедняжка. Может быть, не сможешь никогда.
Что ж, жди меня. Сегодня Эльза была тебе милее, но не пора ли передумать?
Как скажешь.
До встречи.
***
Здравствуй, любимая.
Нельзя быть шлюхой наполовину... Странно, почему мне вспомнилась эта фраза? Она естественней дыхания, но нравственность - не та область, которая волнует меня.
Я спала с гниющими мертвецами, тем, кто пугает меня, безразличными мне созданиями и хрупкой безумной Эльзой... Милая, мне ли волноваться о чести? И я не делаю этого. Не могу.
Я должна думать о будущем, но сначала позволь рассказать. Ушедший день оказался... странным.
Эльза предложила мне испытать наркотик, заставляющий забыть обо всем, кроме желаний тела, даже боль превращающий в наслаждение. Я никогда не пыталась искать забвения на подобных путях, и мне хотелось попытаться. Звало забвение и бездумное удовольствие, ни разу не испытанное мной. Ты знаешь, что я желала, пока жила, и все еще помню светлые волосы и узкую спину моей Александрин... Она любила меня, но было слишком опасно позволить ей больше, чем молчаливое подобие дружбы. Ты похожа на нее, я знаю, только с тобой можно говорить. Александрин... Она любила меня, но нельзя доверяться тем, кто однажды был рожден. Я до боли мало помню о ней - лишь мои несбывшиеся желания и ночь после пожара. Она не хотела причинять мне боль, и ей это почти удалось. Почти. И не ее вина, что мы родились слишком рано, в веке, скрывающем свою суть под маской целомудрия.
Ты знаешь, что я не любила Александрин, не могла любить... Всего лишь временами пробуждались желания тела, или хотелось поделиться своей болью и мечтами. Тяжело, но любовь ранила бы сильнее, отдать ее я могла тебе одной - ты безопасна, она же была живой.
После обращения мои желания исчезли, им не было места в новом мире, заполненном болью. В иные минуты тело получало удовольствие, но это уже не значило ничего.
Лишь сегодня я узнала, что есть путь к перемене. Зыбкий, ненадежный, дорожка блуждающих огоньков, каждый шаг по которой может вести в трясину... Я не решилась бы, но смерть изменила все.
Желания плоти - мелочь, как и пение, и эти строки, и чтение книг, и все же только мелочи греют сердце. Моя жизнь может оборваться через несколько недель, и я не хочу сковывать себя перед смертью. Не хочу и не делаю этого, впервые за многие годы - не освобождение, всего лишь цепь стала длиннее... Но я не стремлюсь к большему, вольная жизнь - для сильных.
Самооправдания. Так нелепо... При жизни они не требовались мне, я не совершала ошибок, хоть В. и утверждает обратное. Он думает, ему можно верить? Нет, едва ли. Обычные насмешки.
Но хватит ненужных пояснений. Я расскажу о сегодняшнем дне, потому что привыкла открывать душу тебе, и не вижу причин для разрыва.
Нибель вел меня к Эльзе, и холод, как прежде, обнял плечи, едва стены убежища остались за спиной. Я спрашивала его о том наркотике; он отвечал. Еще не все решения были приняты, и мои чувства рассеивались, как пыль под ветром.
Эльза встретила нас у порога, ее взгляд казался спокойнее, чем обычно. Мне захотелось сравнить этот визит с прошлым, но я не смогла - мысли путались, наркотики заглушают не только чувства... Я понимаю, что приняв слишком большую дозу, почти теряю разум вне знакомых стен, и жаль, но сейчас нет иного пути.
Эльза ниже меня и родилась позже, но держится так, словно все иначе - ей помогает моя маска и собственный нрав.
Мы прошли в маленькую чистую кухню, где мне еще не приходилось бывать. Дивно-обычная сцена, на секунды разбившая даже холодный дурман - мирное чаепитие, серебристая таблетка, исчезающая в моем стакане. Такие чистые краски, и ни намека на сверхъестественное.
Я медленно выпила, не чувствуя вкуса, и вопросительно посмотрела на Эльзу. Эффект не был мгновенным, Нибель предупредил меня, но едва ли лисица желала ждать в кухне. Слишком мало места, слишком много бьющихся вещей.
Мы прошли в комнату. Я позволила ей связать себе руки - мне было все равно, свободны ли они. Апатия стала почти абсолютной, не хотелось даже шевельнуть веками. Я прислонилась к стене и замерла, Эльза бесшумно опустилась рядом, осторожно провела коготком по моей щеке, потом опустилась к губам. Она улыбалась, и по-кошачьи щурила зеленые глаза.