Последний штурм — Севастополь

Русские офицеры чувствовали, что приближается что-то решающее. Но жизнь на бастионах продолжалась и под огнем: «У неприятеля, как и у нас, чувствовался недостаток в снарядах, но он уже не щадил их — ни в этот, ни в следующие дни. Бомбардирование открывалось залпами; потом, в продолжение нескольких часов, неустанно раздавался батальный огонь артиллерии и рокот штуцерных; канонада более и более усиливалась, потом делалась реже и наконец, после полудня, почти совершенно замолкала. Этот довольно правильный перерыв длился от двух до трех часов, пользуясь чем гарнизон успевал с какою-то лихорадочною торопливостью навозить снарядов на батареи, убрать убитых и раненых, поужинать большею частью Сухарями с водою, другие же лакомились варевом, которое приносили на бастионы под градом пуль неустрашимые матроски».^{641}

Блиндаж Третьего бастиона после оставления русскими войсками. Фотография Дж. Робертсона. 1855 г.

Артиллерия противника не только разрушала батареи — она прикрывала саперов, которые вели непрерывные инженерные работы в непосредственной близости от русских позиций: «На рассвете мы увидели, что французы вероятно, всю ночь работали, потому что траншеи их подвинулись вперед на порядочное расстояние. Мы конечно в эту ночь не думали делать вылазки, так как все силы были употреблены на исправления».^{642}

Вскоре саперы Подвели апроши почти вплотную к русским позициям. Можно утверждать, что честь взятия Севастополя саперы на равных делят с артиллеристами и пехотой, которой отводилась роль разящего в упор кинжала, добивающего уже раненого противника: «Сближение неприятельских подступов почти к самым рвам наших зерков, неисправимые повреждения оборонительной линии, а главное — причиняемый огнем неприятеля гарнизону урон, который возрастал при необходимости все большего и большего увеличивания числа рабочих, убедили главнокомандующего в совершенной необходимости прекратить дальнейшее, уже бесполезное, пролитие крови, оставя неприятелю Севастополь, превращенный в груду камней и пепла; но очищение это, в виду стотысячной неприятельской армии, коей подступы уже, так сказать, касались наших укреплений, представляло величайшие затруднения и требовало выбора особо благоприятного для того времени».^{643}

Но это была только лишь начало. С каждым днем сила обстрелов нарастала, росла их эффективность. Гарнизон Севастополя начал терять не только людей, но и моральные силы: «Ежедневный урон наш в этот период времени простирался: в первый день до 1500 человек, в следующие затем по 1000, а с 10-го по 24-е августа от 500 до 600 человек в сутки».^{644}

Дальше все было только хуже: «Следующие дни бомбардирование возобновлялось с каждым рассветом, причиняя нам все более и более вреда. Свежо насыпанный вал не мог долго устоять бомбам; каждый день образовывались у нас бреши, которые мы на день забрасывали мешками с землею; потеря людей, наконец, была страшная! Так однажды, я только что поставил к одному орудию 5-ть человек солдат, как английская граната убила разом всех пятерых. Тут признаюсь, роптал я на судьбу, отчего я остался жив, отчего меня не убило вместе с моими товарищами!..

Столь страшное бомбардирование продолжалось без малейшей остановки целых 9-ть дней до 13 августа включительно. Каждый день мы ожидали штурма и теряли все более надежду отбить его, или хоть даже несколько часов удержать атакующего нас неприятеля, при таких разрушенных верках и такой ежедневной потере людей из нашего гарнизона».^{645}

Союзники неоднократно меняли цели, стремясь накрыть огнем все, что могло помешать им при штурме. Чем ближе подходил этот день, тем более интенсивным становился обстрел: «… с 24-го августа атакующий усилил до невероятной степени бомбардирование и канонаду, потрясая и сокрушая наши верки на всей оборонительной линии, то залпами со всех своих батарей, то беглым артиллерийским огнем».^{646}

Казалось, что какой-то невидимый режиссер виртуозно управлял игрой оркестра из сотен орудийных стволов, чья кошмарная музыка не смолкала сутками. Наиболее употребимое слово, которые используют участники этих событий при описании происходившего на Севастопольских бастионах в эти дни — это «ад», «адский». Действительно, иногда людям казалось, что небеса разверзлись и все силы небесные спустились на землю, забирая с собой то одну, то другую солдатскую душу: «Адский огонь этот, направляемый в амбразуры и мерлоны, ясно показал намерение врага демонтировать наши орудия, осыпать валы и затем уже штурмовать город. Не было никакой возможности исправлять окопы и потому ограничивались насыпкою земли только на пороховые погреба и блиндажи.

Брустверы, обрушиваясь, заваливали рвы, мерлоны рассыпались; должно было беспрерывно расчищать амбразуры: артиллерийская прислуга гибла во множестве и едва успевали возобновлять ее.