Последний смех Никласа Содерсберга

Bunny Munro Последний смех Никласа Содерсберга

— А на хрен шли бы вы все!

Содерсберг практически прорывался сквозь сгустившееся пространство приёмной начальника полиции. Мощное бедро толкнуло стол секретарши, которая вперила взгляд в экран, отрицая всем своим видом существование занозы в заднице шефа. Большой и толстой занозы, только что с силой захлопнувшей за собою дверь в кабинет.

— Никлас, что…

— На хрен, Хло!

Пожарная лестница загрохотала под увесистыми ударами ног. Ощутив под собою твердь бетона, Содерсберг закрыл глаза, дождался, пока пульс придёт более-менее в норму, и словно нехотя вытащил пачку «Лаки Страйк».

— Вот ведь сука! — три торопливых затяжки. — На хрен всё!

Содерсберг давно заметил, что одновременно с тлением сигареты убывают его досада и злость. Сейчас — как нельзя кстати. Никлас провёл тыльной стороной ладони по лбу — ещё один приём, помогавший снять напряжение. Теперь нужно не торопясь покурить, если нужно две-три сигареты, и привести мысли в порядок.

Ещё несколько затяжек, отброшенный в сторону урны бычок, новая сигарета. Кажется, порядок.

* * *

По сути дела, Никлас сам себе создаёт проблемы на ровном месте, и кто виноват в том, что его бредовые идеи не находят поддержки у коллег, тем более — вышестоящих. Ну кто его тянул за язык, когда на сегодняшней планёрке шеф озаботился ходом расследования преждевременной кончины этих двух недоносков — Филле и Рулле? Хлоя Персонен с самого начала, когда их тела только-только были обнаружены на чердаке одного из малоэтажных домов старого квартала, предложила держаться версии с разборкой между бандой местных неофашистов, к коей Филле и Рулле несомненно относились, и группой боевиков, выкристализовавшейся из крупной общины мигрантов из Экваториальной Гвинеи. Проще некуда, на этих юрких чернокожих парней в обносках из эконом-магазинов списывалась львиная доля безобразий, творившихся в Стокгольме в последние несколько лет, и, что примечательно, чаще всего, обоснованно. Но если тело Рулле, подвешенное на балке, на нескольких связанных между собой простынях, просто кричало о насильственной смерти, то с Филле всё было куда сложнее.

— Что — его тоже придушили? — Никлас удивился сам себе: когда его голос стал передавать безразличие отношения к жертвам преступлений?

— Точно — нет. — Олаф, как обычно, говорил негромко, и Никлас сперва решил, что всё же что-то расслышал неправильно.

— А?

— Этот умер сам. Ну, я не вижу других причин — внешних причин. Инфаркт, инсульт, приступ мигрени — всё, что угодно, но это убило его изнутри.

— Оли, ты себя слышишь? — Содерсберг закипал мгновенно. — Два дохлых бандоса: одного точно повесили, а другого скрутил сердечный приступ? Ну как так-то?!

— Я понимаю, тебе будет сложно объяснить картину произошедшего, но, что есть — то есть. Одного задушили. Второй умер сам. Допускаю, что от страха — посмотри, как искажены все лицевые мышцы.

— Нах тебя и твои мышцы! — громко топая по ветхим доскам чердака, Никлас покинул место преступления.

В подъезде Хлоя неторопливо и заунывно допрашивала возможного свидетеля — единственного жильца пятого этажа, последнего этажа этого дома. Бросив взгляд на свидетеля, Никлас уверился в бесперспективности занятия коллеги. Этот алкаш может как услышать и увидеть что угодно, так и пропустить само Второе Пришествие. В зависимости от формы опьянения. Полагаться на его свидетельства может только начинающий следак. Никлас и Хлоя не были начинающими.

Уже в машине, спустя четверть часа, когда Хлоя закончила петлять по улицам Васастана и выехала на прямую Кларастрандследен, Содерсберг разлепил веки и посмотрел на старые наручные часы:

— Ох ты ж! Завозились мы с этими гадами! Что там с соседом — пусто?

— Он говорит, что ночью на чердаке часто собираются всякие тёмные личности. Бывают, что и шумят, кричат, ещё что-то. Он в это время старается не высовываться. Думаю, что если бы и захотел, то не смог бы. Ставлю сотню, что уже после пяти вечера он в дрова.

Никлас нипочём бы не решился перебить её ставку. Он хмыкнул и задумчиво почесал переносицу:

— Что, так и сказал: «тёмные личности»?

— Представь себе. Ничего, да?

— Не перевелись, оказывается, романтики. Даже среди синяков.

— Мне кажется, что только среди синяков и прочих наших «друзей» они и остались. Прогресс и цифровизация, мать их!

— Да, не забудь ещё густой флёр экобунтарства…

— Никлас, дело к ночи, завязывай!

— Ну да, ты права, как и всегда.

— Что собираешься делать?

— Думаю, выпью.

— Ты же понимаешь о чём я? Что с Филле и Рулле?

— Говорю же — выпью. А потом буду думать. Если ничего не придёт в голову — завтра-послезавтра наведаюсь в Ринкебю.

— Что, совсем плохо с идеями?

— А у тебя они есть? Два жмура, один со следами насильственной смерти, другой окочурился, это говорит Олаф, от страха. Никто ничего не видел. Мы знаем, что ублюдки давно ходили по краю, мутя с нациками, которые крепко сорятся с африканцами. Ну и что ещё?

— Правда, негусто… О, вспомнила! Этот бухарь между делом вспомнил, что последние пару ночей слышал с чердака какое-то жужжание.