Последний снаряд

Одноэтажный дом Ратиковых тоже успел уже принарядиться. Мешки с песком перед витринами молочной и булочной были убраны давно. А сегодня витрины эти вымыли, стекло блестело на солнце, а сквозь него пестрели цветы в горшках и красный кумач с белыми буквами:

ПОБЕДА.

Володя и Ната никогда не видели дом, в котором жили, таким нарядно-праздничным. Однако не это поразило их. Вдоль всего дома Володя и Ната увидели пушки. Только тут, на маленькой улочке, среди низкорослых домов, Володя почувствовал, как огромно это оружие артиллеристов. Одно только орудие вместе с тягачом и расчётом занимало по фасаду весь дом Ратиковых до самых ворот соседнего дома. А ведь пушек было несколько.

- Отчего это? Почему? - Ната прижалась щекой к Володиной руке.

Что мог ответить Володя? Он и сам ничего не понимал и думал: "А не сон ли это?"

Надо было спросить кого-нибудь. Но кого? В окнах всех этих одноэтажных домов не было ни одного человека. Где же все эти бабушки, которые всегда сидели в окнах? Где Володины товарищи по улице?

Володя смотрел по сторонам. И тут только он увидел, что его товарищи, обняв руками и ногами телеграфные столбы или деревья, примостились над его головой - выше улицы, выше огромных пушек.

И в какое-то мгновение Володе стало больно, очень больно, что нет среди этих ребят его друга Миши...

- Батарея, смир-но!

Словно электрический ток пробежал по великанам из железа и стали. Задвигались невидимые рычаги, повернулись огромные дула пушек.

Ната вздрогнула и прижалась к брату.

Бойцы стояли навытяжку возле орудий. Лейтенант подошёл к Володе и, лихо подбросив руку к козырьку, отдал ему честь.

Славная гвардейская батарея лейтенанта Шарова. Она носила имена многих городов, отбитых у врагов.

Пехотинцы после боя благодарили батарею Шарова за блестящую подготовку к штурму. Лётчики радировали слова признательности лейтенанту Шарову. А теперь лейтенант Шаров рапортовал Володе Ратикову:

- Батарея построилась, чтобы приветствовать Володю Ратикова, пославшего последний снаряд, которым добили проклятых фашистов. От имени моих бойцов, сержантов и офицеров, - сказал лейтенант, - спасибо тебе, Владимир Матвеевич Ратиков. Дай я поцелую тебя!

Лейтенант Шаров крепко обнял Володю. А Володя смог обнять лейтенанта только одной рукой. Другую не выпускала маленькая Ната.

И потом торжественным маршем прошла батарея мимо дома, где жил Володя Ратиков. Он только что вернулся домой с Красной площади, где приветствовал воинов-победителей. А теперь эти воины приветствовали его, и выходило, что и он, Володя, - герой и победитель.

СОЛЕНЫЙ УС

После ухода детей на парад Галина Фёдоровна не заперла дверь. Когда же она услышала, как скрипнули давно не мазанные петли, крикнула из комнаты:

- Вернулся? В чём дело?

- Ага, вернулся. А никто не встречает. Во как!

В это время Галина Фёдоровна стояла, склонившись над гладильной доской, спиной к двери.

- Нет! - твёрдо сказала она и вдруг почувствовала, что кто-то будто ударил её сзади по ногам неожиданно и сильно. - Нет, не может быть!..

Чтобы не упасть, она оперлась на гладильную доску и повернула голову.

Матвей Тимофеевич стоял в дверях, и Галина Фёдоровна выкрикнула:

- Ты?

Она ведь думала, что это вернулся Володя, и окликнула его.

- Я самый, - сказал Матвей Тимофеевич. Он рванулся к жене и как раз вовремя успел её поддержать.

Потом они стояли обнявшись и молчали.

Галина Фёдоровна вдруг увидела, что в комнате стало светлее. А ведь день катился уже к вечеру, и надо бы окну потемнеть. Но ей показалось, что света прибавилось. Так ведь всегда бывает после дождя, когда небо совсем-совсем очистится и уйдут даже последние пухло-белые облака по слегка дымящемуся небу. А солнце, которое недавно ещё было задёрнуто как бы занавесью туч, словно от радости, что его раскрыли, блестит и сверкает великолепно и ярко.

Первая сказала Галина Фёдоровна:

- Живой?

- Живой.

- Что ж было?

- Ранили. Потерял сознание.

- Ну, а потом?

Матвей Тимофеевич помолчал. Ну как было в эти радостные минуты рассказывать о том горьком, что было в первый год войны!

И он вместо ответа отделался пословицей:

- Не хвались отъездом, а хвались приездом! Во как!..

Тогда там, на мосту, когда он поджёг бикфордов шнур, его оглушило и отбросило в кусты. Счастье Ратикова, что место было болотистое - торф да мох. А не то разбился бы - и костей не собрать. А так, контуженный, пролежал в кустах больше двух суток - то приходил в себя, то снова терял сознание.

Иногда ему слышался голос Володи, а то жена громко звала: "Иди к столу, Матвей. Захолодало всё в тарелке. А газета твоя не остынет. Начитаешься". Потом вдруг ясно виделось лицо дочки - такой, какая она была на вокзале в день его отъезда, и раньше, совсем малышкой. В эти мгновения Матвею Тимофеевичу делалось как-то особенно легко и спокойно.

И вот в полусознании после контузии здесь, в болоте, Матвею Тимофеевичу вдруг слышалось: "Па, ты плоснулся?" - "Да, доченька".

Голос Наташи переходил в шум, совсем терялся. И всё уходило в небытие.