Последний снег

— Это хорошая тренировка, — ответила она Йонни.

— Верится с трудом. Вы похожи на мокрых котов.

Его стокгольмский выговор гулко разносился по двору. Лив напряглась всем телом. Видимо, он это заметил, потому что остановился в паре шагов от них и помахал белым конвертом, не выдавая, что у них отношения.

— Здесь плата за следующий месяц.

Она взяла протянутый конверт и покосилась на дом. Видар привстал и разглядывал их через окно с любопытством голодной собаки у мясного прилавка. Йонни, заметив его, поднял руку в знак приветствия. Внезапно пошел снег. Лив подумала, что в дневном свете Йонни выглядит по-другому — резче, жестче, чем в полумраке дома вдовы Юханссон.

Она налила ему кофе из термоса — ничего не предложить гостю было бы невежливо. Он не отказался, стоял рядом с ней и прихлебывал горячий напиток. Симон сидел на бревне и украдкой косился на него. Видно было, что ему недостает мужского общения. Завязалась беседа. Они обсудили укладку дров — корой вверх или вниз, погоду, снег, который никак не желал сходить окончательно. Йонни улыбнулся Симону, спросил, любит ли тот хоккей, и сказал, что может достать билеты на финальный матч. Симон застеснялся, как в раннем детстве, и пробормотал, что болеет за команду Лулео, но на матчах никогда не бывал — дорого и далеко. Лив стало стыдно за него, он говорил как Видар. Но она притворно рассмеялась, словно сын пошутил. «Конечно, езжай, раз есть такая возможность», — сказала она. Симон пожал плечами и опустил глаза, но она заметила промелькнувшую на его лице радость. Потом она взялась за топор и сказала, что им пора возвращаться к работе, дрова сами себя не поколют. Видар метался по кухне. Голоса его не было слышно, но у нее в голове звучали ругательства, слетавшие с его языка.

Йонни поблагодарил за кофе, сказал, что ему пора кормить собак, но прежде чем уйти, протянул руку и смахнул снег с ее волос. Она застыла как вкопанная и позволила ему это сделать, прекрасно осознавая, какими будут последствия.

Они с Симоном смотрели ему вслед, пока Йонни не исчез между деревьев. Симон вытер сопливый нос и вернулся к работе.

— Он в тебя влюблен, — сказал немного погодя.

— Ты так думаешь?

— Это и ежу понятно.

Когда они, изнуренные работой, ввалились в дом, Видар ждал их в кухне обедать. Он выставил на стол вареную картошку и селедку. Взяв протянутый конверт, демонстративно пересчи-тал купюры. Два раза. И только потом сунул в нагрудный карман. По неуклюжим жестам и злобному блеску в глазах было видно, что он хлебнул самогону.

— Надеюсь, у тебя планка будет повыше, чем у матери, — язвительно сказал он Симону.

У парня рот был набит едой, и он ничего не ответил. На еду накинулся так, словно несколько дней голодал. Впрочем, молчание было его обычной реакцией на выпады Видара. Закрывался в своей скорлупе и ни на что не реагировал. Но Видар не отставал.

— Я тебе вот что скажу. В твоем возрасте ее каждый день видели с новым мужиком. Если бы не я, у тебя сейчас был бы целый выводок братьев и сестер. Как бы мы их прокормили?

Лив сжала вилку в руке. Спина безумно зудела. Сунув руку под кофту, она начала раздирать едва поджившую кожу.

— Хватит, — прошипела она Видару. — Мы устали.

— А что? Я правду говорю. Да если б не я, у тебя был бы новый папаша каждую неделю.

Симон потянулся за молоком, налил стакан доверху и выпил одним глотком. Он уже тысячу раз слышал, как Видар расписывал бурную молодость матери и никчемных мужиков, с которыми она путалась. Ну и, конечно, о том, что они с матерью должны быть благодарны Видару за то, что у них есть крыша над головой и еда на столе.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел на деда:

— Лучше новый папаша каждую неделю, чем никакого.

— Ну, как скажешь, — опешил Видар, однако быстро пришел в себя. — Когда ты родился, парень, она не желала тебя знать. Мне пришлось тебя кормить и подтирать тебе зад. А она тем временем шлялась по мужикам. Младенец был ей только помехой.

— Заткнись!

Лив схватила столовый нож и направила старику в лицо, острие почти касалось дряблой кожи. Но Видара это не испугало. Он ухмыльнулся, откинулся на спинку стула и выпустил колечко дыма изо рта. Черная, бурлящая ярость призывала Лив вонзить в него нож и покончить со всем раз и навсегда. Но краем глаза она уловила страх в глазах сына. Он застыл с набитым ртом и смотрел на них. Лив выпустила нож и вскочила.

— Раз уж начал, может, всю правду расскажешь? — выплюнула она.

На работе зуд ее не беспокоил. Сумерки опускались на заправку, но внутри ярко горел свет. Пол покрывала грязная жижа, нанесенная посетителями. Когда пик прошел, Лив взялась за швабру. Хассан ловко перепрыгнул через вымытый пол и встал рядом с кофе-автоматом.

— Выпечка только вчерашняя?

— Я для тебя приберегла свежую. Вон там, за кассой.

У него была подкупающая улыбка, но Лив настороженно относилась к полицейским. Прислонив швабру к стене, она вернулась к кассе.

— Я думала, ты завязал со сладким.

— Моя подруга тоже так думает, — подмигнул он. — Но на работе я ем что хочу. Уж поверь, никто не захочет иметь дело с голодным полицейским.