Последний снег

— И то правда. Не напишешь, по глазам вижу… А ведь он чего только не выделывал на фершалской службе. Вот слушай. Это тебе небось уже рассказывали. — Бабка Груня коротко рассмеялась. — И смех и грех, ей-богу. Петра Рябого знаешь, ему нипочем с быком-трехлетком справиться. Дак вот он сторожем был. Банкет колхозный по случаю праздника устроили в клубе. Петро-то в ем не принимал участия, а после гостей столы сторожить остался. Пока до утра-то сидел, ведро котлет остатних ухлопал. Утром пришли, а он на стенку лезет, орет, как оглашенный. На живот показывает. Позвали Храмцова. Он пощупал, зенки зеленые вылупил и заявляет: «Рачок у него. В райбольницу срочно надо везти, на операцию». Бумагу выписал, Рябого в телегу положили и повезли. Операцию сделали, определили: объелся. Могло бы без операции обойтись… Слыхала небось? А все тебя подсиживает, норовит вернуться. Он же все лекарства, от которых в голове дурман делается, сам глотал.

— Он приходил ко мне, просил. Яйца, говорит, буду взамен носить. Наркоман настоящий.

— Вот-вот. Вот и наплюнь. Ты бы лучше совсем оттуда съехала. Какая жись с ним по соседству. Небось за каждым шагом следит… Я тебя хотела к себе позвать жить, да все кручусь-кручусь. Цветы растить, все равно что детей малых. Дом-то мой тебе нравится?

— Красивый дом, — кивнула Аня. — Симпатичный.

— Это мне покойный Мартын срубил, резьбой разукрасил. Мы с ним с детства знали друг друга, в Завидово жили. Мой муж еще в первую ерманскую погиб. С последней не дождалась двух сыновей. Дом немцы сожгли. Осталась я одна-одинешенька. В колхозе дояркой работала, орден мне дали. На дом скопила. Пятнадцать лет всего стоит скворешница-то моя.

Она уголком черного платка вытерла глаза, подобрала узелок. Только сейчас, когда бабка Груня зашевелилась, чтобы встать, Аня заметила, что она одета во все черное. Чулки и башмаки — и те черные.

— Тебе — сюда, мне — туда, — улыбнулась бабка Груня. — Дорога, жаль, раскисла.

— Может, машина нагонит, — сказала Аня.

— Ой, милая, не надо. Меня седня пешочком потянуло ходить. Пойду я.

Немного проводив бабку Груню, Аня повернула назад.

Под солнцем блестели неподвижные, будто стеклянные, лужи. Свежо зеленела умытая дождем трава, а слева, за пашней, широкий дальний косогор был до того желт и весел, что казалось, кто-то вымазал его краской на радость себе и другим.

Вдруг запоздалое беспокойство заставило Аню обернуться. Она не сразу разглядела бабку Груню… Фигура старухи сливалась с почерневшей от дождя дорогой. Постепенно она прояснилась — видно было, как медленно и торжественно, наслаждаясь каждым шагом, удаляется старуха в черном.

По пути домой Аня опять заглянула в дом Сазонихи. В окнах промелькнул, воровски пригибаясь, Саша. Когда Аня перешагнула порог, кровать под Сашей уже успокоилась, а сам он лежал с таким видом, будто с утра не поднимал головы с подушки.

— Хоть бы кеды снял, — разоблачила Аня. — Артист. А за то, что на двор выходил, получишь лишний укол.

— Агентура у тебя хорошо действует, — удивился Саша. — Врать не буду, к Федору на солнышко выходил. На бревно. Минутку всего посидел.

— Федор приходил?

— Они вдвоем приходили, старик с ним был.

«Евстигнеич», — догадалась Аня.

— Федор сказал ему, что решение у него окончательное и бесповоротное — остается тут.

К этой новости Аня сначала отнеслась недоверчиво и какое-то время спокойно возилась со спиртовкой. Потом она заметила, что рука ее, державшая шприц, начинает слегка дрожать. Чтобы успокоиться, Аня смотрела на белое пламя спиртовки и только после этого решилась сделать укол. И все равно укол получился неудачным. По тому как вздрогнул Саша, она поняла, что ему больно.

Она думала о Федоре, только о нем. У нее появилась странная мысль, что он ждет ее после долгой разлуки.

На прощанье хлопнув Сашу по спине, Аня выбежала на улицу. День уже догорал. До самой середины улицы от тополей протянулись резкие тени.

Аня шла по тропинке мимо палисадников, когда впереди заскрипел колодезный ворот. По надвинутой на нос кепке, по белому полотняному пиджаку Аня узнала стоящего у колодца Храмцова, лицо его было в тени. С трудом переборов желание перейти на другую сторону улицы, Аня пошла прямо. Храмцов все реже и реже крутил ворот, решив, видимо, что Аня появилась неспроста. Не выдержав, он бросил на Аню пустой, одуревший от похмелья взгляд, опять отвернулся, приготовился к худшему.

Аня миновала колодец, потом услышала грохот и позвякивание летящего вниз ведра и сквозь этот шум — бормотание самого Храмцова. Она хотела оглянуться, но сдержалась. Ну его! Пусть пишет, строчит, все равно не дождется — Аня отсюда назло никуда не уедет.

Вот и медпункт. Почему-то не такой казенный и унылый, каким казался раньше.

Аня чуть не столкнулась с Федором, который, повязав фартук, жарил в коридоре грибы. Он в шутку вытянул руки по швам, глаза круглые.