Последний солдат СССР. Книга 2. Битва за Родину

Делаю глубокий вдох, настраиваясь на бой. Быстро с озабоченным задумчивым лицом, выхожу из-за угла пятиэтажки. В сторону Петренко и машины не смотрю, шагаю к подъезду так, чтобы пройти возле «деда» и такси. До подполковника остается пять метров, четыре, три. Ладони сжимаются в кулаки, шаг резко ускоряется и вдруг дверь подъезда открывается. На пороге дома появляется батя, а затем и мама. Дальше все мелькает перед глазами, как кадры замедленного кино. Хлопает закрываемый багажник. «Дед» резко распрямляется, и делает шаг вперед. В поднимающейся руке чернеет вороненая сталь «АПС». За долю секунды я успеваю рассмотреть повернутый в положение «автоматический огонь» флажок предохранителя.

«И патрон, наверняка, уже в стволе», — мелькает мысль.

Побледневший отец инстинктивно закрывает спиной растерявшуюся маму. И в этот момент я обрушиваюсь на Петренко сбоку, находясь чуть сзади. Ладонь сбивает руку с пистолетом в сторону, захватывая толстый рукав телогрейки. Стечкин грохочет короткой очередью, выплевывая пули. От кирпичей брызгают осколки, звенит и медленно падает разбитое стекло в окне на первом этаже. Истошно орет невидимая женщина. Корпусом сбиваю подполковника, заставляя его опрокинуться на багажник волги, и с силой пробиваю секущий удар ребром ладони в затылок, туда, где шея соединяется с основанием черепа. Пистолет лязгает, падая на землю. Петренко оседает, цепляясь руками за желтую поверхность волги. Подлетевший батя добавляет ногой по корпусу, сшибая подполковника как кеглю. Я, обогнув машину, лечу к водителю. Вижу искаженную злобной гримасой поросячью рожу со шрамом, похожим на изломанную птичью лапку. Через открытое окно на меня смотрит дуло второго стечкина. Быстро прыгаю в сторону, мягко приземляясь кувырком, встречая руками землю и пригибая подбородок к шее. Надо мною грохочет очередь. Такси газует и сдает назад. Раздается громкий противный хруст и сдавленный вопль. Машина чуть приподнимается, как будто переезжая небольшой пригорок.

«Там же Петренко лежал сзади. Амбец толстому», — понимаю я.

Волга отъезжает вперед, и разворачивается, ударяя капотом подбегающего отца. Батя успевает среагировать, оттолкнуться руками и отпрыгнуть, но все равно отлетает в сторону, теряя равновесие. Автомобиль уносится из двора на полном ходу, взметая пожелтевшую листву и поднимая столб пыли.

Папа вскакивает и бежит ко мне:

- Сынок, ты в порядке?

Но мама успевает первой. Она уже прижимает меня к себе, всхлипывая и ощупывая со всех сторон.

- Лешенька, тебя не ранили? Ничего не болит? — бормочет родительница. Слезы оставляют прозрачные дорожки на её лице, а губы неловко тычутся мне в макушку, скулы и лоб.

- Тебя же убить могли скотина такая, — шепчет мама. Её теплые ладони прижимают меня к груди. Слышу, как колотится матушкино сердце. Крепкие руки отца обнимают нас сзади.

Петренко, раздавленный волгой, хрипит и плюется сгустками крови, пачкая подбородок и бутафорскую запыленную бороду, но это никому не интересно.

Так мы и сидим несколько секунд, обнявшись и отгородившись от остального мира. А двор быстро заполняется встревоженными и возбужденными людьми. Многие видели нападение со стрельбой, похожее на сцену из голливудского кино своими глазами, и теперь оживленно обсуждают произошедшее. Батя встает, и никого не подпускает к лежащему АПС с отъехавшей назад рамой и разбросанным рядом желтым цилиндрикам патронов. Мы с матерью стоим рядом. Соседи подходят к нам, что-то спрашивают, мы на автомате отвечаем.

Через несколько минут раздается вой милицейской сирены. Люди расступаются, освобождая подъезд. Во двор залетает желтый «уазик» с синей надписью «милиция», и, скрипнув тормозами, останавливается. С машины спрыгивает крепкий сержант, придерживая ладонью кобуру. Внимательно смотрит на потерявшего сознание Петренко, цепляет взглядом лежащий «стечкин» с гильзами, расстрелянное окно и выщербленный пулями кирпич, и уверенным шагом приближается к нам.

- Что здесь произошло? — колючий взгляд работника милиции поочередно сверлит меня, родителей и соседей.

* * *

Желтая волга «такси» резко остановилась на заброшенном пустыре Петроградки. Полного мужчину кинуло вперед, но руки, лежащие на руле, амортизировали удар. Ермилов выпрямился, откинулся на сиденье, облегченно выдохнул и на секунду застыл, закрыв глаза.

Спустя мгновение прапорщик встряхнулся, с силой несколько раз ударил ладонями по рулю, обтянутому оплеткой из проволоки и взвыл: — Черт! Черт! Черт!

Через минуту, успокоившийся Егорович, открыл дверь, чтобы вылезти из «волги», но неожиданно замер. Ощущение, что он упустил что-то очень важное, не покидало, разливаясь тревожной волной по телу. Мужчина задумался, напрягшись, и восстанавливая в деталях произошедшую разборку.