Последний солдат СССР (СИ)

  Раздается пронзительная трель звонка. Одноклассники, не торопясь, рассаживаются по местам. Присаживаюсь на предпоследнюю парту, рядом с Аней Николаенко. Девочка бросает на меня удивленный взгляд из-под длинных ресниц. Видимо, не туда сел. Ну и плевать. Замечаю пару любопытных взглядов одноклассников, переглядывание и хихиканье девочек. Показательно их игнорирую.

  В класс заходит 'историчка' Вера Ивановна. Класс дружно встает, приветствуя учителя.

  - Садитесь, - командует Вера, и мы послушно плюхаемся задницами на стулья. 'Историчку' мы уважаем. Полная женщина лет 50-ти, всегда серьезная и сосредоточенная. Свой предмет она обожает и искренне старается привить любовь к нему ученикам.

  - Открываем третий параграф, - раздается в тишине голос учительницы.

  Я раскрываю 'Историю СССР 10 класс', нахожу указанное место, и читаю:

  'Расширение братской семьи советских республик. С победой социализма в нашей стране был успешно решен национальный вопрос. Преодолена экономическая отсталость национальных республик, обеспечено фактическое равенство всех народов, населяющих Советский Союз в политическом, экономическом и культурном отношении. Укрепилось социалистическое братство и единство всех народов Советского Союза'.

  И тут меня накрывает. Вспышка в мозгу подобна ослепляющему взрыву. Поток хлынувшей на меня информации оглушает и ошеломляет. Пенсионеры, энергично копающиеся в мусорных ящиках. Изнеможенные лица беженцев, покидающих азиатские республики. Поток наркотиков, хлынувший из Афганистана. Вайнахи, деловито отрезающие головы живым русским солдатам. Бандиты, деловито избивающие ногами непослушных коммерсантов. Взрывы в метро и разбросанные по подземному переходу куски окровавленного человеческого мяса. Захваченный роддом в Буденновске, и почти две сотни расстрелянных детей Беслана. Упыриное лицо Березовского с алчным блеском в глазах, дирижирующий оркестром пьяный Ельцин, сытые довольные рожи олигархов, за бесценок приватизировавших советскую промышленность, пронзительные взгляды маленьких голодных попрошаек - я нахожусь в состоянии 'грогги', как после тяжелого нокдауна. Это непостижимо и невероятно, но я вижу и знаю, что произойдет в ближайшие два десятка лет после распада Союза.

  Чувствую, что шок от обрушившейся на меня информации может привести к потере сознания. Меня мутит. Кровавая капля летит из носа, расплываясь на учебнике уродливой бесформенной кляксой.

  - Шелестов, тебе плохо? - краем сознания замечаю встревоженный взгляд 'исторички', - Немедленно к врачу. Амосов, проводи его до медкабинета.

  Под сочувствующими взглядами одноклассников, поддерживаемый Пашей за руку, медленно выхожу из класса. Амосов судорожно вцепился в мой локоть. Боится, наверно, что грохнусь в обморок. Раздается негромкий хлопок закрывающейся за нами двери. В оглушительной тишине он звучит как выстрел, и заставляет меня вздрогнуть.

  'Совсем нервы ни к черту стали', - констатирую факт. Последние события в Белом Доме, моя смерть, и этот перенос в детство все-таки немного выбили меня из колеи.

  - Да отпусти ты меня, - злобно выдергиваю свой локоть из Пашкиной ладошки, - сам дойду, не калека.

  Бодро шагаю в медкабинет. Слава богу, помню еще, где он находится. Чуть сзади плетется Паша.

  Через пару минут, после небольшого осмотра, я уже лежу в медицинском школьном кабинете с градусником под мышкой. Здесь все стерильно, и сверкает белизной. Моя тушка вольготно развалилась на накрахмаленной простыне, наброшенной на белоснежный топчан, готова удобно устроилась на подушке, похожей на большой ком снега, глаза невольно устремлены на меловой потолок. Недалеко, в хрустящем новеньком халате ослепительно молочного света за коричневым столом (единственный предмет мебели другой расцветки, слава богу) сидит и что-то сосредоточено пишет на листке полная женщина лет 35-ти. Это Зинаида Павловна - наша школьная медсестра. Она откладывает ручку, и прикладывает к поверхности бумаги печать.

  Заметив мой взгляд, она поворачивается ко мне.

  - Ну что Шелестов, как самочувствие? - интересуется медсестра.

  - Нормально, - отвечаю я. Я действительно в порядке. От шока, вызванного неожиданным информационным ударом, оправился полностью. Но идти обратно на уроки я не хочу. После всего произошедшего нет желания сегодня сидеть за партой, и отвечать на глупые вопросы одноклассников. Лучше домой пойду. Мне есть о чем поразмыслить. Поэтому страдальческая гримаса лица просто вопиет, что я нагло обманываю простодушную добрую женщину, и мне на самом деле ужасно плохо.

  Медсестра берет у меня градусник и задумчиво его рассматривает. 36 и 6. Норма.

  - Ладно, Алексей, - в глазах Зинаиды Павловны мне чудится огонек усмешки, - я тебя освобождаю от занятий на день. Можешь сказать классному руководителю, что я тебя отпустила. Полежи дома, восстановись. Но завтра, чтобы был в школе как штык. Договорились?

  - Договорились, - вздыхаю я.

  - Вот и хорошо, - кивает медсестра, - всего доброго.

  Она отворачивается, кладет градусник в картонный футляр и прячет его в ящик стола.