Последний солдат СССР

– Будем искать уродов, – отчеканил Ярцев, – Василию Афанасьевичу я уже отзвонился. Сюда уже едут наши сотрудники. Военную прокуратуру в известность поставил. Их человек тоже скоро будет. С райотделом Чернов связался. Сейчас опергруппа с нашим патрулем летит на квартиру прапорщика. К дому Петренко поехал капитан Макаров со своими бойцами из взвода разведки. Если он будет там, они его сюда привезут. Все патрули, находящиеся в городе, усилены и проинструктированы. Милиция обещала выставить посты ГАИ на выезде.

– Мда, дела, – Трофимов стиснул челюсти, на скулах заиграли желваки, – надо вазелином запасаться.

– Причем в промышленных количествах, – вздохнул майор, – мало не покажется никому.

* * *

21 сентября 1978 года.

В актовом зале все было подготовлено для сегодняшнего мероприятия. Толпа подростков усажена на стулья, предварительно выставленные у сцены. На сцене за большим столом, повернутым к аудитории, располагается «президиум». В середине, чуть откинувшись назад, сидит Леонид Романович. Он с улыбкой рассматривает оживленно переговаривающихся школьников. По левую руку от него располагаются наши комсорги Залесский и Богданов. Саша что-то шепчет на ухо сосредоточенному Николаю. Справа сидит наш классный руководитель – Ольга Александровна. Она нервно вертит шариковую ручку и временами покусывает губу. Переживает, чтобы мы не напортачили. Рядом пустой стул. На нем должен сидеть я. Но сейчас я стою чуть в стороне от президиума, у микрофона, готовый начать мероприятие. Пришлось, конечно, побегать, пропустить тренировку в среду с разрешения Семеновича но дело того стоило.

Очень помог отец. После моей тренировки мы смогли серьезно поговорить. Папа был очень усталый и чем-то расстроенный. Не куривший уже несколько лет, он постоянно стоял у окна кухни и одну за другой нервно смолил сигареты, вытаскивая их из мягкой пачки «ТУ-134». Иногда батя забывал их пригасить и пламенеющие окурки тлеющими огоньками вылетали из форточки, пропадая в вечерней тьме. В таком состоянии я отца давно не видел. На мой недоуменный вопрос, что случилось, он только пожал плечами, пробормотал «не обращай внимание, это мои проблемы» и продолжил жадно затягиваться.

Чтобы узнать о произошедшем, пришлось, пока отец дымил на кухне, вытащить маму в свою комнату и поговорить с ней. Под моим натиском она упиралась недолго. Какая-то тварь написала на папу и Чернова анонимку, обвиняя их в «антисоветизме». В тот день отца до глубокого вечера терзали особисты, проверяющие «факты, изложенные в письме».

Заинтригованный произошедшим, я постарался воспользоваться своим необычным даром, чтобы узнать, кто написал анонимку. Но как ни напрягался и ни пытался сосредоточиться, ничего не получилось. Никаких озарений, так помогающих мне в последнее время, не произошло.

Измотанный допросами особистов, отец, тем не менее, нашел время для разговора со мной.

Он пообщался с секретарем райкома партии. Николай Яковлевич дал телефон своего коллеги из райкома комсомола – Константина Дмитриевича Морозова, и пообещал с ним предварительно связаться, чтобы «приняли и посодействовали». На следующий день мы с Семеновичем звонили по этому номеру. Но главный комсомолец до конца недели был в командировке. Его секретарша попросила перезвонить попозже.

Помог отец и со сбором материалов для моего школьного мероприятия. Он связался с журналистом, работающим на городской радиостанции «Коммунар» и параллельно являющимся внештатным корреспондентом «Правды» и «Красной Звезды». Андрей Иванович оказался невысоким энергичным мужичком лет 35-ти, с лукавым прищуром глаз и доброй улыбкой. Узнав, что мне требуются фотоматериалы о Великой Отечественной Войне, выступление Молотова по радио 22 июня 1941-ого года, и письменные свидетельства о зверствах фашистов, уточнив, зачем это нужно, он сразу же согласился помочь. Все, что я просил журналист, собрал за пару дней.

Мы встретились с ним, недалеко от места работы журналиста в «Шоколаднице». Знакомый отца передал мне тонкую пачку листов, фотографии и кассету со знаменитой речью Молотова. Правда, кассету и фотографии после мероприятия нужно было вернуть назад.

– Спасибо Андрей Иванович, вы мне очень помогли. Я вам теперь должен, – признательно говорю журналисту, когда мы уселись за столик.

– Леша прекрати, – улыбчивое лицо Андрея Ивановича окаменело, – и не вздумай больше такого говорить. Обижусь. Ты мне ничего не должен. У меня на войне дед и дядя погибли. Бабка до сих пор не может слез удержать, глядя на его фотографию. Хорошему делу я всегда готов помочь, тем более такому. Нужно помнить о Великой Отечественной Войне и тех, кто погиб защищая родину от фашистов.

– Согласен, – вздыхаю я, – вот и пытаюсь донести это до своих одноклассников. Спасибо вам большое еще раз.

– Не за что. Извини, мне пора идти, – журналист резко поднимается со стула, – если будет что-то нужно, обращайся. Для Александра Константиновича и его сына я все равно все, что смогу сделаю.