Гальс, готовый на все ради мясного бульона, никак не мог прийти в себя:
– Если б нас так кормили в Харькове!
Подарки тронули нас. Казалось, выдав колбасу, варенье и сигареты, нам отплатили за ночи, проведенные в жутком морозе, и путешествие по грязным дорогам в районе Дона. Мы с Гальсом направились в Берлин, а Ленсен поехал в Пруссию.
В Берлине мы убедились, что война вовсе не окончена. Как вблизи Силезского вокзала, так и в округах Вайсензе и Панков виднелись развалины зданий, разрушенных первыми бомбежками. Но в целом жизнь огромной столицы шла своим чередом.
В Берлине я был впервые; здесь мне предстояло выполнить обязательство, которое я дал сам себе. Я решил, что должен встретится с женой Эрнста Нейбаха, которая жила с его родителями в южном районе города. Гальс уговаривал меня подождать до тех пор, пока я не окажусь в Берлине на обратном пути. Но я прекрасно понимал, что не захочу на день раньше уезжать из родительского дома, да и родители до последней минуты не захотят меня отпускать. Гальс осознавал это, хоть и пытался меня переубедить. Ему тоже не хотелось понапрасну тратить время, и при первой же возможности он отправился в Дортмунд, предварительно заставив меня пообещать, что я навещу его.
Лучше бы я последовал разумному совету, который давал мне друг. Уже на следующий день из-за пожара в Магдебурге я вынужден был остаться в Берлине – городе, который был мне совершенно незнаком и где приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы меня поняли.
С ранцем на плечах и с оружием, казавшимися значительно тяжелее, чем прежде, я начал поиски дома Нейбаха. К счастью, я смог прочитать адрес, нацарапанный на записке, оставшейся от моего погибшего друга. Но как туда добраться: ехать на метро или на автобусе? Я решил, что лучше всего все же пойти пешком, чтобы найти дом Нейбахов наверняка. В то время еще не было ничего необычного в том, чтобы пешком пересечь город. Впрочем, идти на запад, тогда как мне нужно на юг, я тоже не хотел. Я увидал знак: «Южный Берлин», который хотя бы верно указывал направление. Прошел мимо двух жандармов, окинувших меня с ног до головы продолжительным холодным взглядом. Я отдал им честь (приходится отдавать этим ублюдкам честь, как будто они армейские офицеры!), а затем продолжил путь.
Город обладал особой красотой, но при этом в нем царила атмосфера военной столицы. Бомбардировки начались совсем недавно; от них пострадали округа, расположенные в непосредственной близости от железнодорожных вокзалов. Все в этом величественном городе со строгими домами, окруженными пышными замысловатыми изгородями, казалось, было подчинено четкому ритму. Не было ни шумных толп, ни родителей, которые снимают детишкам штаны, чтобы те помочились. Мужчины, женщины, дети, велосипеды, машины, грузовики двигались в одном и том же ритме в четко заданном направлении: казалось, они сознательно выбрали такой темп, при котором невозможна напрасная трата энергии. Как резко такая обстановка отличалась от виденного мною в Париже. Ненужная спешка в Берлине была недопустима; ноги мои сами собой двигались в заданном ритме. Остановиться без веской причины было просто невозможно. Заработал огромный механизм, созданный режимом. Об этом можно было догадаться даже по жестам, которые делала маленькая старушка, шедшая передо мною: я остановил ее, чтобы спросить, как пройти по нужному мне адресу. Ее аккуратно уложенные седые волосы прекрасно гармонировали с безупречной красотой города. Звук моего голоса, казалось, оторвал ее ото сна.
– Простите, сударыня, – сказал я с чувством неловкости, как будто заговорил в театре после начала пьесы. – Не могли бы вы помочь? Как пройти по этому адресу? – Я показал ей клочок бумаги, который выглядел так, будто его вытащили из помойки.
Старушка улыбнулась, словно ангела увидела.
– Идти далеко, молодой человек, – произнесла она мягким голосом, напомнившим мне о детстве. – Очень далеко. Вам нужно на автостраду Темпельгоф. Но это очень далеко.
– Не важно. – Я не смог придумать, что бы еще сказать.
– Лучше поехать на автобусе. Так будет гораздо проще.
– Не важно, – повторил я будто во сне. В голову, как нарочно, не лезли другие немецкие слова. Доброта старой женщины, казавшаяся чем-то странным после крика военных, тронула меня. – Мне идти не трудно. Я пехотинец, – наконец сообразил я, что сказать, и улыбнулся.
– Знаю, – произнесла старушка. Теперь она улыбалась еще нежнее, чем минуту назад. – Вам, наверное, приходилось много ходить. Я доведу вас до замка императора Вильгельма. А оттуда покажу дорогу.
Старушка пошла со мной. Я не знал, что сказать, и она взяла на себя инициативу.
– Откуда вы, молодой человек?
– Из России.
– Россия большая страна. Где вы были?
– Да, большая. Я был на юге, близ Харкова.
– Харькова! – произнесла она с акцентом. – Вот как. Это большой город.
– Да, большой.