Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942–1945

– Или погибнешь, – отвечал я. – Вряд ли сегодня нам так же повезет.

Гальс, не переставая зевать, уставился на меня. Фельдфебель, Линдберг и гренадер продолжали беседовать, мы же с Гальсом обменивались пессимистическими прогнозами.

Лишь ветеран молчал. Покрасневшими от бессонницы глазами он смотрел на утреннюю звезду.

– Вы двое, – фельдфебель обращался к нам с Гальсом, – будете внимательно следить за обстановкой, а остальные соснут пару часиков. Но сначала надо избавиться от покойников. – Он указал на восемь изувеченных трупов, от которых уже шло зловоние.

Мы смотрели, как снимают с мертвецов бляхи. Нам хотя бы не пришлось исполнять обязанности гробовщиков: лучше уж в караул. Наверное, те, кто остался в живых, всегда осыпают мертвых одной и той же бранью:

– Вот дерьмо… Этот парень весит целую тонну.

– Господи! Лучше бы они его просто пристрелили, посмотри, что с ним стало.

Наконец раздается металлический звук: бляхи сняты.

– Ба, да он утопает в дерьме!

Мы с безразличием взираем на происходящее. Смерть потеряла для нас привкус драмы – мы к ней привыкли. Пока солдаты возятся с трупами, мы с Гальсом обсуждаем наши шансы остаться в живых.

– Руки и ноги болят, но ничего серьезного.

– Интересно, что там с Оленсгеймом?

– Вроде перелом руки.

– А как твоя рука?

– Плечо жутко болит.

А за нами потели на грязной работе остальные солдаты, обмениваясь впечатлениями:

– Хайнц Феллер, 1925 года рождения, не женат… бедняга.

– Дай-ка посмотрю, что там у тебя с плечом, – сказал Гальс. – Вдруг ты тяжело ранен!

– Вряд ли… просто царапина. – Я расстегнул ремень.

Я уже собрался было обнажить плечо, как в утреннем воздухе раздался грохот. Через мгновение вокруг нас засвистели русские снаряды. Мы снова в ужасе забились на дно окопа.

– Господи, – закричал кто-то. – Опять началось!

Ко мне, пробираясь между сыплющимися камнями, приближался Гальс. Он что-то сказал, но его голос потонул в грохоте разрыва.

– Нам не удастся продержаться, – произнес он. – Надо выбираться отсюда.

Совсем рядом упал снаряд, от разрыва которого все вокруг окрасилось всполохами пламени. Нас окутал густой дым, в окоп посыпались целые тонны земли. Послышались испуганные крики, а затем голос штабс-фельд– фебеля:

– Никто не пострадал?

– Боже, – прохрипел ветеран. – Что же молчит наша артиллерия?

Линдберг снова задрожал. И тут обстрел прекратился. Ветеран осторожно высунулся наружу. Еще семь голов показалось следом. В равнине еще не улеглась пыль.

– Значит, снаряды кончились, – усмехнулся фельдфебель. – А то бы они ни за что не остановились.

Ветеран, как обычно, с отсутствующим видом взглянул на него.

– А я-то подумал, что это у нас снаряды кончились. Иначе почему наша артиллерия не стреляла?

– Мы готовимся к наступлению, поэтому орудия молчат. Подождите, скоро появятся наши танки…

Ветеран не отрывал взгляда от горизонта.

– Не сомневаюсь, – продолжал разглагольствовать фельдфебель, – в любую минуту немецкие войска перейдут в наступление.

Но мы больше не слушали его: наши взоры были прикованы к ветерану. Его зрачки расширились, он раскрыл рот, словно собирался закричать. Фельдфебель, наконец, замолчал. Мы все посмотрели туда же, куда и ветеран.

Вдалеке растянулась по всему горизонту черная полоса. Она набегала, как волна на берег. Несколько мгновений мы не могли оторвать взор от страшной картины. Войска шли сплоченными рядами, которые казались нереальными. От крика ветерана у нас душа ушла в пятки:

– Сибиряки! К нам идут сибиряки! Да их миллион!

Он схватился за пулемет и засмеялся сквозь зубы. В отдалении, подобно урагану, разносился рев тысяч глоток: «Ура!»

– Всем занять свои места, – приказал фельдфебель. Он как завороженный смотрел на приближающиеся войска противника.

Мы взялись за винтовки и автоматы и оперлись о насыпь окопа. Гальс весь дрожал, а его напарник, Линдберг, не мог совладать с пулеметной лентой.

– Ко мне, быстро, – рявкнул Гальс. – Ко мне, или я пристрелю тебя!

Лицо Линдберга задергалось: он готов был расплакаться. Ветеран больше не кричал. Он опер пулемет о плечо, взвел курок и со всех сил сжал зубы. Крики советских солдат становились все громче, их раскаты долго не затихали.

Застыв от ужаса, мы даже не могли представить себе, сколь велика мощь противника. Подобно мыши, застывшей при виде змеи, нас парализовал страх. Линдберг сломался. Он плакал и кричал, затем бросился на дно окопа:

– Они нас убьют, убьют. Нас всех прикончат!

– Вставай! – рявкнул фельдфебель. – Вернись на пост, или я сам прикончу тебя!

Он с силой поднял Линдберга на ноги, но тот с рыданием опять сполз на землю.

– Подлец! – крикнул Гальс. – Ну и черт с тобой, подыхай! Я и без тебя обойдусь.

Крики русских раздавались вполне отчетливо, вновь прозвучало мощнейшее «Ура!».

«Мама, – подумал я. – Мамочка!»

– Ура! Ура, победа, – передразнил русских ветеран. – Только подойдите!..

Масса солдат была от нас всего в ста метрах. Тут до нас донесся рев двигателей. В утреннем небе показалось три самолета.

– Бомбардировщики! – закричал судетец. Но мы и без него их заметили.