Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942–1945

– Выпьем, – предложил ветеран, – нам есть что отметить. Не видал такой резни с тех пор, как попал в Россию. Теперь вздохнем легче. Ты, – взглянул он на Линдберга. Тот с неохотой выбрался из своего угла. – Вместо того чтобы распускать нюни, иди принеси нам выпить.

Было ясно, что Линдберг окончательно потерял рассудок. Он то смеялся, то рыдал.

– Вперед. – Гальсу осточертел Линдберг. – Бегом принеси нам выпить. – Он пнул его под зад.

Линдберг, схватившись за голову, пришел в себя.

– Но где я разыщу выпивку? – спрашивал он.

– Это уж твое дело. У радистов всегда что-нибудь припрятано. Или еще где. Только не вздумай возвращаться с пустыми руками.

Снаружи наши солдаты также праздновали отступление многотысячной армии иванов. И у нас в подвале стало весело. Канкан снова пустился в пляс, а мы последовали его примеру.

– А я уж решил, что нам конец. Слава богу, артиллеристы нас спасли.

– «Слава богу», это уж точно, – засмеялся гренадер, который был с нами три дня.

Из наших покрасневших глаз по лицам, черным от сажи, струились слезы радости и облегчения. Мы теперь все верили ветерану. Тем утром он нас спас. Теперь он празднует, значит, и мы можем последовать его примеру. Он знает, чего ожидать от русских, сколько боев пришлось ему пройти! Но на этот раз ветеран ошибся. Ряды русских становились все плотнее. Это были уже не те дивизии, которые мы без труда изгнали из Польши и тысячи километров гнали по России. Снаружи, вдалеке от подвала, деревни и окружавших ее траншей, от тысяч трупов мужиков и горящих лесов, попирая ногами убитых немцев и своих, вступало в бой новое русское войско. Теперь оно было, как никогда прежде, мощным. В распоряжении русских солдат оказались сотни, тысячи орудий. Вскоре наш смех умолкнет; его сменят победные крики русских.

Пять пар испуганных глаз смотрели на сад, освещаемый тысячами огней. Советские войска вот уже три дня пытались прорвать немецкую оборону, и уже три дня мы отчаянно отбивали русское наступление. В перерывах между атаками русские стреляли по пехоте и артиллерии из мощнейших орудий. Наша артиллерия, как могла, палила по противнику. Уже пять часов прошло с тех пор, как умолк наш смех: в наши позиции неумолимо врезались сталинские отряды. Те, кому, как нам, повезло найти хорошее убежище, в беспорядке расстреливали остатки боезапаса. В потолке у нас образовались пробоины, через них, как через трубу, выходил дым. У пулемета Гальса сменил долговязый парень, страдавший от дизентерии. Пуля или осколок шрапнели задели Гальса. Он лежал рядом с тремя умирающими, которых принесли нам в укрытие, чтобы дать им умереть спокойно. Пулемет Гальса сделал последние выстрелы и замолчал: остался стрелять лишь ветеран, едва державшийся на ногах. Ему помогали Канкан, судетец и я.

Когда русские ракеты «катюши» накрыли траншею с минометами, нас охватило отчаяние. Последний миномет убрали, а противотанковые орудия уже давно молчали. Лишь несколько пулеметов и пехотинцы не давали вопящей толпе захватить деревню. В любой момент нас могли окружить и смять.

– Видно, пришло время умирать, – молвил ветеран. – Паршиво, да что делать.

Временами меж вспышек мы различали стук пулеметов, продолжавших героическое сопротивление.

Русские не отступали. Как только рассвело, они пустили в ход танки. Погибли те, кто еще оборонялся. Снарядом уничтожило наше укрытие. Мы бросились на пол. Наши крики слились со стонами пулеметчиков и грохотом русских танков, втаптывавших в землю останки двух пулеметчиков.

Целую минуту Гальс не мог оторвать взора от представившегося ему зрелища. Он единственный хорошо видел, что произошло. Позже он рассказал нам, что танки еще долго утрамбовывали землю, смешивая почву и человеческие останки. Танкисты же кричали:

– Гитлер капут!

Нам удалось отступить минут за десять до того, как подошли русские войска. Сомнений не было: армия бросила нас на произвол судьбы. Одному Богу известно, как мы пробрались сквозь горы мертвецов, вспышки, хаос. Голова разламывалась от грохота снарядов, одна мысль о тишине казалась невообразимой. За мной плелся Гальс. Его руки были испачканы кровью, сочившейся из раны на шее. Линдберг молчал. Он шел впереди. Ветеран двигался сзади; он последними словами ругал войну, наших артиллеристов и русских. Бок о бок со мною шагал толстяк; он непрерывно бурчал что-то себе под нос. Шум боя усилился, а солнце поднялось еще выше. Мы бросились бежать.

– Сайер, нам конец! – задыхаясь, прокричал мне Гальс. – Бежать бесполезно.

Голова раскалывалась от грохота снарядов. Вдруг Канкан истошно закричал. Я повернул голову и невидящими глазами посмотрел на него. Мне показалось, что я сплю: я взглянул на него, не испытывая ни малейших ощущений и продолжая еле-еле передвигать ноги.

– Не дай мне упасть, – умолял Канкан.

Он обхватил живот руками, как будто держал что-то. Вонь была страшная, как от требухи на скотобойне.

– Держись! – крикнул я, сам не понимая что.

Канкан снова вскрикнул и согнулся вдвое.

– Ну же, – зычно произнес судетец. – Мы бессильны ему помочь.