Последний солдат Третьего рейха

Мы ходили в бесконечные походы. Как-то несколько часов шли по краю болота по воде, в то время как другой взвод обстреливал нас, из-за чего мы не вылезали из воды и старались спрятать хотя бы головы. Нас учили бросать наступательные и оборонительные гранаты на заранее подготовленный участок. Мы практиковались в штыковом бою, тренировались держать равновесие (в этих упражнениях каждый пятый сломал себе шею). А испытания на выносливость велись без конца. Одно такое испытание проводили в заброшенном газопроводе, который в свое время снабжал несколько городов. Он состоял из двух трубоотводов. Солдаты, которым было приказано пролезть там, узнали на собственной шкуре, что такое клаустрофобия. А подобные испытания проводились сотни раз. Мы занимались по тридцати шести часов кряду. В течение смены устраивалось всего три получасовых перерыва, во время которых мы расправлялись с содержимым котелков и возвращались в казармы чистить форму. После тридцатишестичасовых смен нам полагалось восемь часов сна. Затем следовало еще тридцать шесть часов занятий, и так каждый день. Проводились и ложные тревоги: по сигналу мы вскакивали с нар и неслись на плац в полном обмундировании и снаряжении, и лишь потом могли вернуться ко сну. Первые пять дней пришлось особенно тяжко. Разговоры были запрещены. Тех, кто валился от усталости, взвод должен был поставить на ноги, отхлестав по щекам и облив водой.

Иногда кто-нибудь из нас мог доплестись в лагерь лишь с помощью двоих товарищей. Не доходя пятисот метров до казармы, мы должны были выстроиться, идти строевым шагом и петь, будто возвращаемся с прогулки. Но иногда, как бы ни орал фельдфебель и как бы ни угрожал гауптвахтой, мы так уставали, что ему не удавалось гнать нас в строю. Как он ни бесился, ему приходилось вести за знаменем длинную цепочку полусонных солдат. Наконец мы возвращались в казармы и валились в полном обмундировании и снаряжении на постели; во рту пересыхало, а голова раскалывалась от боли. Но никакие обстоятельства не могли изменить заведенный в лагере порядок: капитан Финк гнул свое, и ему было наплевать на наши кровоточащие десны, и исхудалые лица, и на волдыри на ногах, из которых тоже сочилась кровь. Впрочем, голова болела так, что об остальном мы были не в силах и думать. Просить пощады — бесполезно: на зов о помощи отвечали одной и той же фразой: «Шагом марш! Марш!»

Мы видели и чувствовали совсем немного: русское лето, которое без весны сменило зиму. Грозы и ливневые дожди. Плечи, натертые лямками ранцев и оружием. Тычки, синяки и удары хлыстом. Котелки, наполненные безвкусной жижей. Боязнь оказаться в штрафном батальоне. Боязнь преуспеть и геройски погибнуть на войне. Пустые головы, устремленные в никуда взоры товарищей, которые не видят ничего, кроме земли…

Я получил два письма от Паулы, но от изнеможения даже не смог их разобрать. Злился на самого себя, что не могу написать ни строчки во время восьмичасового отдыха.

Когда я узнал, что на западе, на расстоянии трех тысяч километров от нас, в Париже перестали отпускать спиртное после установленных часов, и парижане считали это «ужасным», то смеялся при мысли о подобной несправедливости.

Одна из крупнейших ошибок немецкого командования во время войны состояла в том, что с немецкими солдатами обращались еще хуже, чем с пленными: и это вместо того, чтобы позволить нам грабить и насиловать, — осудили-то нас в конце концов все равно именно за это.

Мы учились обороне при танковой атаке. За рекордное время выкапывали окопы в сто пятьдесят метров длиной, пять метров шириной и метр глубиной. Нам приказывали плотными рядами занимать окоп и не выходить из него, что бы ни случилось. Затем под прямыми углами на нас пошли три или четыре танка «Марк-3». С разной скоростью они пересекли траншею. Эти чудища весили столько, что земля под ними проваливалась на десять — двадцать сантиметров. Гусеницы танков вгрызлись в землю окопа и проходили всего в нескольких миллиметрах от нашей головы. Мы орали от ужаса. Даже теперь, видя бульдозер, я вспоминаю об этом. Нас выучили, как обращаться с «Фаустпатроном»[11] и использовать для нападения магнитные мины. Надо затаиться в убежище и ждать подхода танка, затем бежать и ставить взрывчатку (во время тренировок чеку не срывали) между корпусом и орудийной башней. Выбежать из укрытия до того, как танк приблизится на пять метров, не позволялось. Затем с отчаянной скоростью мы бросались к чудовищу, хватались за крюк и карабкались на танк, устанавливали мину и справа спрыгивали с танка, совершив особый кувырок. К счастью, в дальнейшем мне ни разу не пришлось взрывать идущий прямо на меня танк.

Ленсену обещали присвоить звание обер-ефрейтора, а затем и фельдфебеля за успехи, проявленные на тренировке. Во время упражнений он показывал нам, как действовать. Такое зрелище не увидишь ни в одном приключенческом фильме. Но именно эта самоуверенность Ленсена и привела его через полтора года к ужасному концу.